покидали комнату, она, против своего обыкновения, не встала и не распахнула дверь перед женщиной-терапевтом.

На обсуждении после сеанса мы предположили, что в семейной игре наступят огромные перемены. Нам казалось неизбежным, что София изменит свое поведение и предоставит сестер их собственной судьбе. Мы обсудили поведение членов семьи – молчание и измученный вид матери, а также возбужденные высказывания отца, которого, как мы были уверены, подбодрила эта интервенция, осуществленная мужчиной-терапевтом. Нельзя было не заметить, что на всех членов семьи произвела впечатление пассивность женщины-терапевта, которая ограничилась тем, что уважительно и с согласием слушала комментарий коллеги. По крайней мере двое из них попытались вовлечь ее в разговор, но безуспешно (мы заранее договорились между собой, что она будет вести себя именно таким образом) в особенности потому, что на предыдущих сеансах семье достаточно часто удавалось завлечь ее доминирующей ролью, повторяя тем самым семейную игру.

Восьмой сеанс состоялся непосредственно перед летними каникулами, так что между ним и девятым сеансом прошло два месяца. На девятый сеанс семья явилась пунктуально, в полном составе. Старший брат объявил о своей женитьбе; Лина, закончившая университет с прекрасными результатами, большую часть каникул провела с друзьями. София, напротив, вместе с двумя младшими детьми все лето прожила с родителями в арендованном ими доме на морском берегу. Мы с трудом узнали ее. С завитыми и аккуратно причесанными волосами, – правда, без косметики, – в длинном цветастом платье и в модных сандалиях, она была привлекательна.

Расположение членов семьи на этом сеансе тут же дало нам первый материал для наблюдения. Мать сидела на одном из кресел, расположенных прямо перед зеркалом. Кресла по обе стороны от нее были пусты. Слева по отношению к зеркалу сидела София, и впервые рядом с ней сидел отец. Справа вместе расположились остальные братья и сестры. Отец, рассказав о том, как они провели лето, принялся критиковать поведение Софии. "Сравнивая это лето с предыдущим, я должен сказать, что положение намного ухудшилось! София так измучила мою жену, что я боюсь за ее здоровье. Если я не отправлю ее на лечение, моя жена попадет в больницу! Наш отпуск был сущим кошмаром!"

Мать в течение всей этой тирады молчала и, несмотря на печальное выражение лица, выглядела гораздо лучше, чем когда-либо. Она несколько пополнела, загорела и была элегантно одета.

Закончив свою жалобу, отец, как если бы не мог больше сидеть так близко к Софии, резко поднялся и пересел к остальным детям на единственное свободное кресло. Он сослался при этом на поиск пепельницы, хотя она имелась как раз рядом с его прежним креслом. Терапевты, как обычно, воздержались от комментариев.

Братья и сестры Софии, как только отец оказался среди них, по очереди накинулись на сестру. Они обвиняли ее в том, что она на самом деле не сумасшедшая, поскольку все свое сумасшествие проявляет в семье, а вне дома ведет себя как положено (и, более того, даже очень мило!), настолько, что получает комплименты (этот факт, не упомянутый отцом, всплыл в ходе весьма накаленной беседы). Они обвиняли ее в том, что она не учится и не работает, вынуждая семью содержать ее. И это при всех ее революционных идеях насчет буржуазной семьи! "Почему бы тебе не уйти раз и навсегда, – кричала одна из сестер, – и не оставить маму в покое! Маме следовало бы выставить тебя за дверь вместо того, чтобы прислуживать тебе! Раз ты не сумасшедшая, ты должна уйти!"

В этом месте вмешался отец, говоря, что София никогда не была более ненормальной, чем сейчас, и он более уверен в ее болезни, чем когда-либо. Она (это его слова) абсолютно неспособна сама заботиться о себе.

Мать не реагировала на весь этот шум и молча курила. На вопрос терапевтов, что она думает о Софии, она ответила мягкими отрицаниями и противоречивыми утверждениями. Она дисквалифицировала высказывания детей, заявив, что не испытывает беспокойства по поводу Софии. Она дисквалифицировала слова мужа, сказав, что София в состоянии покинуть дом и отлично сама о себе позаботиться. Но она не вправе навязывать Софии это решение, потому что тогда оно не будет собственным решением Софии. И она незамедлительно вступила в противоречие с самой собой, сообщив, что постоянно должна думать о девочке, так как девочка совершенно непредсказуема. Она всегда, прежде чем что-то сказать, должна спрашивать себя, правильно или неправильно это. Она чувствовала себя счастливой в тех редких случаях, когда ей удавалось правильно сказать или сделать что-то! Что еще может мать?!

В течение долгого времени, пока сестры и братья нападали на Софию, та, против обыкновения, не оставалась в долгу перед обвинителями: провоцировала их острыми критическими замечаниями и раздражала политическими разглагольствованиями, приглашая последовать ее примеру, то есть игнорировать ее так же, как она их! Но когда говорила мать, она молчала, имитируя превосходство.

В конце концов, когда сеанс продолжался уже более часа, один из терапевтов закончил его обращением к младшему, десятилетнему сыну, который никогда ничего не говорил, хотя явно внимательно наблюдал за происходящим. Терапевт спросил мальчика, какое впечатление на него производили этим летом родители, когда были вместе. "Хуже, чем в прошлом году, – мгновенно ответил мальчик, – когда София была больна. В этом году они гораздо больше тревожились и раздражались друг на друга. Папа злился на маму, когда София опаздывала, а мама держала для нее обед на плите. Мама была грустная. Папа и Целия [сестра] часами разговаривали с мамой, добиваясь от нее обещания, что когда София опаздывает, она не будет подогревать для нее обед и не будет задавать ей никаких вопросов. А потом, когда мама нарушала свое обещание, папа приходил в ярость…"

Мать (мягко): "Я всегда делала так, как вы хотели. Я уверена… Может быть, один или два раза, не помню точно". (Негодующий гул семьи и уход терапевтов.)

На обсуждении мы попытались резюмировать свои наблюдения. София отреагировала на предписание прошлого сеанса тем, что отказалась от роли патриархального отца и пришла одетая очень женственно. Ее поведение во время сеанса уже не было психотическим. Из описания того, как она вела себя летом, мы сделали вывод, что она заключила тайный союз с матерью, замаскировав его грубостью и "издевательствами". Мать, со своей стороны, прятала свой альянс с Софией за тревогой и услужливостью, допустимыми для "хорошей матери".; Особое положение этой парочки представляло собой R угрозу для остальных членов семьи и вызывало у них бессильную ярость. Было очевидно, что София и ее мать ощущают свои силу и превосходство. Мы