Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Скажу точнее. Ирина Скворцова, мать моей пациентки, страшно нуждается. Состояние ее единственного ребенка критическое. А такая сумма могла бы очень многое изменить. Подарить своему печальному, испуганному ребенку дни счастья. И это повлияло бы на их будущее. Шамс, у которого четверо детей, одна дочка парализована, — тоже мог бы повезти девочку на операцию, может, за границу. И что-то такое не исключено у каждого, кто входил тогда ко мне.
— У твоего риелтора тоже?
— Да. Я этого не допускаю, но и у Стаса была тогда ужасная ситуация. Тяжело заболела мать, и он отказался от операции, которая могла бы ей помочь. Из-за денег, как он сам мне сказал. Мать умерла. Мне говорили, что он похоронил ее на социальном кладбище.
— Что это за кладбище?
— Для бедных, у которых нет родственников. Деревянные кресты и могилы не в один слой. Ужас. Жена его тогда сохраняла беременность, девочка потом родилась с проблемами, обеим требовалось лечение. Да, я могла бы понять такой поступок, единственный в жизни, ради спасения близкого человека. И очень рада, что забрала заявление. Все равно этот гусь поймал бы не того.
— Какая красивая теория. Не совсем научная, но тебе она так идет. Ты сейчас похожа на сказочную фею, которая не знает лишь одного: кого раньше коснуться волшебной палочкой, чтобы подарить прощение и радость. Я рядом с тобой, наверное, жестокий демон. Именно поэтому я должен тебе кое-что рассказать. Хоть какую-то защиту поставить на твое нежное и щедрое сердце.
— Может, не нужно? — нахмурилась Эля. — Или хотя бы не сегодня? У нас такая ночь.
— Нужно. Именно поэтому. И закроем тему. Я не майор Григорьев, я всегда ставлю точку в конце истории. Ему достаточно корзины с самогоном. Я всегда ищу правду. Не так давно я заметил из машины, как от электрички по соседнему поселку идет наш риелтор Стас. Меня это не удивило, я даже хотел было остановиться, но он как-то поспешно свернул на тропинку и быстро удалился, как будто не заметил меня. Я проехал пару домов и остановился: оттуда было видно, куда Стас вошел. Этот дом выставил на продажу мой знакомый, который переезжает на ПМЖ в Италию. Вечером я ему позвонил. И теперь коротко, по пунктам. Стас купил у него дом за миллион рублей, деньги привез вечером девятнадцатого февраля, в день твоего ограбления. Сделку оформил на следующий день. На сайте его агентства сделка оформлена девятого февраля. Пропустил единичку, а сделки, совершенные до ограбления, твой майор не проверял. Теперь насчет крайнего и единственного шанса, когда нет денег на спасение мамы. Стас Галецкий с самого начала нашего знакомства советовался со мной насчет перевода своих валютных счетов из России в Германию. Я даже посоветовал ему знакомого финансиста. Речь шла о серьезных суммах.
— Я не могу понять зачем? Мы ведь сотрудничали. Это репутация и заработок, в конце концов.
— А как пострадала его репутация? Даже, если бы ты подозревала и сказала бы об этом полиции, никто бы ничего не доказал. Ты же не знаешь номера купюр, у него полно своих денег. Но он не рисковал даже так. Точно знал, что сумеет тобой управлять. Насчет заработка — это пять процентов от суммы сделки с меня. Пять процентов от того, что он украл. Ты сейчас опять спросишь: зачем, если деньги были? Затем, что эта циничная белая крыса берет то, что может взять. Он всех презирает, кроме себя. И так уверен, что «не все в этом мире равны», что никто его не просчитает. Он меня замучил этой своей истиной.
— Но как он не боялся… Купил дом недалеко от твоего. Вот ты его увидел.
— Ну и что, что увидел? Не говорю даже о том, что он не знал о наших отношениях, о том, что мы когда-то без него вообще увидимся. Но к этому моменту ты практически под его диктовку написала свое заявление о том, что кражи не было, деньги нашлись. Привела «виновницу» и главную свидетельницу. Это все: у тебя пути назад больше нет.
— Почему он хотя бы не купил дом где-то далеко?
— Да потому что не все в мире равны! Ему понравился тот, именно в этом месте, такой обустроенный, как у меня, даже лучше. Он украл не только твои деньги, но и твою мечту. И не видел ни одной причины, по которой должен в чем-то себя ограничить. Это его добыча, это его месть другим людям. Нам. Мне сразу показалось, что он смотрит своими белесыми глазами так нежно, так сладко улыбается, — и ненавидит. Так изобретательно ненавидит всех. Наверное, и мать свою за что-то презирал. Зарыл на социальном кладбище.
— Ты хочешь его разоблачения?
— О нет. По двум причинам. Не буду мараться. Да и следов уже не найти. Разве что он был настолько безмятежен, что продал супницу в антикварный магазин. Тогда можно все раскрутить по ее бренду и номеру. Но это вряд ли. Это первое. Но главное — второе. Благодаря ему и его преступлению я нашел наконец тебя. Свою женщину. Это стоит всех денег мира. И закроем тему, как собирались. Только одно: если он еще приблизится к тебе, я сверну ему шею. При всей своей благодарности. Ты расстроена?
— Я счастлива, — уверенно ответила Эля. — Даже не слишком удивлена. Что-то действительно в нем было такое… Но это не Ира Скворцова, не Шамс, не остальные. И есть мой дом, который построил мой Том. Значит, мы сможем помочь кому-то. И будем счастливы сами.
— Ты мое солнце из страны Дождя, — улыбнулся Том.
Даша
Дашины пальцы ласкали бумагу. У нее сейчас нежная кожа рук, она ощущает не только невидимую шероховатость поверхности, ей кажется, что она гладит каждую букву. И аромат открытых страниц… Он то ли есть, то ли это дивное настроение, которое зарождается от самого сладостного контакта. Даша знает этому цену. Неслыханную цену разлуки. После смерти главной части мозга, после небытия самых тонких чувств. После казни по приговору любви.
В эти снежные пасмурные дни новогодних каникул к Даше вернулось ощущение чуда из глубокого детства. Лишь тогда, в той дали, рождались чудеса. Они закончились стремительно и сразу. А тогда, дома, в атмосфере любви, в теплой, хвойно-мандариновой смеси, был чудесный час. Когда гости уходили, родные закрывали двери своих комнат, и Даша оставалась наедине с тем, что ей положили под елку.
Она прижимает к груди и лицу куклу, шепчет ей слова любви в нежное, прозрачное ухо под прохладными локонами. Она восхищенно рассматривает какие-то кофточки, юбочки. Все кажется ей чудом. Она все любовно раскладывает на низком столике, чтобы смотреть на сокровища ночью с кровати. А затем бережно, благоговейно берет самое драгоценное, самое желанное. Она несет новую книгу на свою подушку. И прежде чем открыть ее, Даша влюбленно рассмотрит каждый штрих и цвет на картинке обложки. Если там есть лицо, она коснется его губами и запомнит на всю жизнь. А потом ляжет, включит еще одну настольную лампу и отправится в свой счастливый мир.
Родители разрешали Даше читать в постели и по ночам с четырех лет. И дарили ей не только детские книги. Был другой критерий: хорошие.
— Когда человек хочет читать, — говорил папа-учитель, — запрещать ему это делать — тяжелейшее и несправедливое наказание. Если зрению суждено испортиться, для этого найдется тысяча причин. И нет ни одной причины, которая может позволить взрослым отобрать у ребенка книгу, его и только его мир. Ребенок непременно должен открыть его сам.