Николай Иванович мучил Дашу три дня. Не давал ей спать ни минуты. Изредка пил легкое вино. Боялся опьянеть. Раздевал, наряжал в девочкины наряды с оборками, красил губы, завязывал в волосах банты. Ставил в самые ужасные и непристойные позы, насиловал без устали. Оторвался за всю свою жизнь и наперед. Бормотал все время какие-то мерзости вместо объяснений в любви. Рассказывал о своем плане. Как потом отвезет ее в одно совсем надежное место. В обустроенный подвал. Что ей будет там удобно: тепло, светло, вкусная еда, книги, одежда и украшения. Он будет к ней приезжать очень часто. И подождать там нужно будет всего несколько месяцев, пока ее признают без вести пропавшей. Он объяснит полиции, что прямо из его машины девочку украли бандиты. Он пытался догонять. А потом, когда все закончится, он оставит семью и увезет ее за границу. Это тоже продумано, даже денег на все скопил.

Дашино тело стало комком засохшей крови, сгустком боли, морем отвращения и океаном ненависти. В свои семнадцать лет она перестала бояться смерти. Совсем и навсегда. Она ждала смерти и мечтала о ней.

Ее вынесли из этого домика на носилках. Его увезли в наручниках.

Что было дальше? Едва ли не большая мерзость. Потому что в насилии над душой девочки участвовало много людей. Николай Иванович просимулировал в тюрьме приступ острого психоза, его перевели в психиатрическую клинику к хорошему другу их семьи. Нина Петровна с дочерьми пришли в дом Дашиных родителей. Умоляли, чтобы Даша вышла к ним. Она вышла, еле держась на своих, все еще дрожащих ногах, и прислонилась к стене. Посетительницы втроем бухнулись перед ней на колени. Рыдали и умоляли пощадить их семью, их будущее.

— Прекратите этот ужас, — просил папа Даши белыми губами. — Чего вы хотите от девочки еще?

Они хотели мирового соглашения. У них все было готово для него: и юрист, и договоренность со следствием. И сумма компенсации, высчитанная каким-то экспертом. Если нет, то война и скандал на годы. Они докажут, что Даша соблазняла больного человека. Что это была ее идея.

Дашин папа сказал, что они подумают, и выставил Нину Петровну и ее дочерей из дома. На следующий же день мама вышла в магазин за продуктами, вернулась и упала у порога. На нее показывали пальцем, громко шептались. Версия о том, что Даша сама виновата в том, что произошло с добрым и влюбленным в нее человеком, уже слетала с каждого языка, она была во всех взглядах. Мама умерла от инфаркта через месяц. Даша оказалась беременной. Она и отец подписали мировое соглашение. Из суммы, указанной в нем, они получили меньше, чем десятую часть. После тяжелого аборта Даша осталась бесплодной.

Взрослый и опытный критик, досмотрев свое кино, начал пить розовое шампанское, а захлебнулся слезами. Дом новый, у Даши пока нет соседей ни рядом, ни внизу, а живет она на последнем этаже. Ее никто не слышит. И она билась, рыдала на полу, кусая губы в кровь. Та, семнадцатилетняя Даша никогда не плакала вслух. Она еще не была настолько свободной. Она точно знала, что жизнь ее отныне — тюрьма. И не ошиблась. Эта Даша отмотала свой срок. Вот ее воля. Кричи — не хочу.

Она встала, умылась, просушила глаза. И спросила себя: что теперь? Какой сухой остаток? И ответила: ненависть. Дорогая вообще-то вещь. Даша не так богата, чтобы за нее никто не заплатил.

А ночь до утра она провела не одна. Она смотрела любимый сериал «Сага о Форсайтах». И существовала там и тогда. Со своими любимыми героями. И слезы ее были легкими, рожденными чистой жалостью, пониманием и восторгом. Да, она вернулась. Вырвалась из мрачных оков своих горестей, разрушила зацикленность в жестоких пределах. Из этого наверняка что-то вытекает. Действие. А что? Даша сейчас на таком уровне, что не исключает даже этого.

Утро вернуло праздник. Облака пены над теплой водой рождали негу в Дашином теле. Завтрак был ароматным и вкусным, кофе совсем разогрел кровь. Кому рассказать, что это все — практически забытые, как будто совершенно новые, никогда не испытанные ощущения? Кто в это поверит? Наверное, никто, но это так.

Даша прожила очередной хороший день. Вечером вернулась в круг самых близких друзей — к Ирен, Босини, Джун и Сомсу. Опять плакала и смеялась. И вдруг посмотрела на их горести, как взрослый человек на детские жгучие обиды. И позавидовала этим горестям. Хорошо, по-доброму. Если бы к ней сейчас явилась Ирен, Даша сказала бы ей:

— Ты даже не представляешь, как тебе повезло, дорогая. Я такая же, как ты, но без твоего везения.

Круг следующий

Это начиналось как большое счастье. Его преподнес Даше человек, который был, как Босини, архитектором.

Тогда казалось, что молодость и красота победили судьбу. Даша окрепла, еще похорошела, аккуратно склеила драгоценные обломки разбитых надежд и поверила в крепость конструкции. В то, что ее хватит на жизнь. Она поступила в Литинститут. Писала нежные и короткие рассказы. Их начали печатать, многим нравилось. Но Даша однажды прочитала пару отзывов на публикацию своего рассказа в журнале. Ничего плохого. Просто ей не нужно ничем делиться с такими людьми. Они поняли не то и не так. Читатели — это море дилетантов, совсем не то, что рецензенты в институте, которые пишут отзыв, как практики-клиницисты. Это всего лишь необходимость и формальность. И Даша перестала писать для других. Писала, когда того требовал дар, и оставляла лишь для себя. Настанет день, когда эти рассказы-безделушки начнут ее выручать, в прямом смысле кормить.

Она жила своей жизнью: думала, читала, примеряла на себя разную работу, готовилась к самостоятельной жизни. Она не сторонилась компаний, не отвергала дружбы, но и не стремилась ни с кем дружить. И достаточно успешно прятала свой секрет: отторжение от всех мужчин, отвращение к самому факту физической близости, даже в самом невинном варианте. Это было сложно. Открытый, свободный студенческий коллектив. Дружба, любое чувство выражается в прикосновениях, в легких, ничего не значащих поцелуях, в невинных объятиях. И девушка, похожая на фарфоровую статуэтку бело-розовой пастушки, которая всем мило улыбается и держит за пазухой не один камень. Она там держит целый арсенал предметов, взрывающихся и разносящих все в прах. Все и всех только за то, что у них есть руки, губы, не говоря о прочих орудиях пыток.

При этом Даша находила столько радостей в жизни, что ради этого готова была терпеть. Терпеть и прятать свой позорный страх-протест. Она понимала любовь. Она могла оценить торжество и богатство такого подарка судьбы. Просто это для других. И по-настоящему красиво, благородно выглядит только в книгах и фильмах. Ей хватало с избытком.

С Валерием Даша встретилась в редакции архитектурного альманаха. Она там писала для маленькой поэтической колонки «Сказки архитектуры». Валерий был солидным автором, которому заказывали просветительские и проблемные статьи.

Даша вновь и вновь легко вызывает в памяти их первую встречу и всегда, сейчас тоже, попадает в теплую волну предвкушения.

Она стояла у своего стола, а Валерий вошел в кабинет и остановился у порога. Есть, конечно, логика в том, что и главный враг Даши, и ее первая любовь — мужчины, намного старше, чем она. Валерий был на пять лет моложе Николая Ивановича. Возможно, что и чувство, поразившее его с первого взгляда, было таким же, как у того маньяка. Но Валерий был не маньяк. Просто взрослый, уверенный в себе, опытный и красивый человек. И самый яркий, страстный порыв нашел у него адекватное и пленительное выражение. Он сразу понял и сразу же об этом сказал: