На дежурство в субботу, двадцать восьмого марта, Данилов пришел в замечательном настроении человека, который смог пережить тяжелые времена и теперь двигался к свету в конце темного туннеля. Компания подобралась хорошая — доктор Древцова, которую Данилов про себя прозвал «Суперматерью» и все те же Инна с Оксаной. При отсутствии других проблем, кроме чисто рабочих, дежурство превращалось в разновидность отдыха, ибо отдых — это смена обстановки. После недельного пребывания на кафедре было очень приятно «тряхнуть стариной» и заняться настоящим делом. Больше всего на свете Владимир Александрович Данилов любил показывать смерти кукиш. Собралась забрать пациента? Выкуси-облизнись и заходи как-нибудь потом! Все остальные удовольствия жизни меркли перед этим основным. Ну а если при этом ты не носишься на машине по городу, а пребываешь в уютных условиях реанимационного отделения, так дежурство вообще можно считать праздником сердца и именинами души. Ночью не поспишь? Ну и ладно. Недаром же говорят: «сегодня не поспал — завтра крепче спать будешь». Опять же, года пытаются взять свое, но на этом фоне хочется проверить себя и доказать, что года пока еще взяли совсем немного. Есть еще порох в пороховницах, можем и день простоять, и ночь продержаться… Да хоть две!

Согласно сформировавшейся традиции, будь она неладна, дежурство началось со скандала, правда на этот раз его устроили не родственники пациента, а коллеги из кардиологической реанимации. Вызов реаниматолога для консультации в реанимационное отделение слегка удивил Данилова, но Древцова объяснила:

— Опять хотят кого-то к нам перевести, они обожают это делать. Советую соглашаться на перевод, иначе они будут звонить главному врачу, а он терпеть не может, когда его беспокоят по выходным.

— И правильно делает, — сказал Данилов, — есть же ответственный дежурный по больнице, пусть ему и звонят.

— Кардиореанимация — особое отделение, — Древцова натянуто улыбнулась. — Можно сказать, что элитное, потому что заведующая кардиореанимацией Тараканова — любовница главного врача. Это особо не афишируется, но со всеми проблемами она обращается напрямую к главному и сотрудников своих к этому приучила. Так что молча берите «подарок», тем более что у нас три койки пустуют.

«Подарок» оказался тридцатилетним мужчиной, который вчера настолько качественно отпраздновал конец рабочей недели, что рано утром почувствовал боль в груди. Не исключено, что неприятные ощущения возникли из-за сна в неудобном положении, но жена пациента решила перестраховаться и вызвала «скорую». Бригада, разумеется, сняла кардиограмму, на которой увидела изменения, характерные для острого инфаркта миокарда. Пациента обезболили морфином и повезли в кардиологическую реанимацию. Кардиологи из отделения «читали» кардиограммы гораздо лучше скоропомощного врача. Они сразу же поняли, что у пациента не острый инфаркт, а синдром ранней реполяризации желудочков, при котором часть клеток сердечной мышцы входят в фазу восстановления исходного потенциала раньше положенного. Проще говоря — ничего страшного. Синдром ранней реполяризации — это не болезнь, а особенность организма. Работе сердца он не мешает, да и вообще ничему не мешает, разве что пугает не очень умных врачей псевдоинфарктными изменениями кардиограммы.

— Мы сделали «эхо», взяли кровь, все в порядке, данных за острый инфаркт нет, — сообщила Данилову ответственный дежурный врач кардиореанимации, высокая эффектная брюнетка. — У нас ему делать нечего…

— У нас тоже, — Данилов посмотрел в глаза собеседнице. — Если вы, коллега, снимаете инфаркт и не находите других показаний для пребывания в реанимации, то переводите его в отделение.

Из реанимационных отделений нельзя выписывать пациентов домой, на амбулаторное лечение или как условно здоровых. В этом табу есть определенный смысл. В реанимацию кладут не просто так, а по каким-то весьма серьезным показаниям. Если «реанимационный» диагноз снят или же состояние пациента резко улучшилось, его нужно перевести в «обычное» отделение — терапевтическое, кардиологическое, хирургическое или какое-то другое. Там его понаблюдают денек-другой и отпустят со спокойной душой и легким сердцем.

— В кардиологии ему делать нечего! — отчеканила коллега и даже притопнула ногой, словно досадуя на даниловскую непонятливость. — Точно так же, как и у нас!

— Выписывайте домой, раз так, — предложил Данилов. — Или переводите в терапию. У нас ему тоже делать нечего. Синдром ранней реполяризации не является показанием для госпитализации в реанимационное отделение.

— Мы не можем переводить наших пациентов в терапию! — в голосе брюнетки прорезались металлические нотки. — Есть определенные правила, согласно которым мы можем переводить только в кардиологию! Но…

— Но там ему делать нечего! — закончил Данилов. — Знаете что? Решите-ка этот ребус без моего участия, у меня своих дел хватает.

— Да что вы себе позволяете?! — завелась брюнетка. — Кто вы такой, чтобы устанавливать свои порядки?!

Стараясь не прислушиваться к ее словам, Данилов быстро написал в истории болезни пациента Реналова, что показания для перевода в отделение анестезиологии и реанимации отсутствуют и ушел.

— Какой-то кафкианский сюрреализм на грани абсурда, — сказал он Древцовой, когда вернулся в отделение. — Хотят перевести к нам абсолютно здорового парня с синдромом ранней реполяризации, который «скорая» приняла за инфаркт. Я не взял.

— Значит, придется брать мне, — вздохнула Древцова. — Там сегодня Равликова дежурит, она не успокоится, пока мы его не возьмем. С живых нас не слезет…

Данилов иронично прищурил левый глаз — ой ли? Но спустя пять минут в ординаторской раздался звонок. По тому, как застыло лицо Древцовой и по отрывистым «да», которыми она отвечала собеседнику, Данилов догадался, что она разговаривает с главным врачом. Положив трубку, Древцова укоризненно посмотрела на Данилова и сказала:

— Ну и чего вы добились? Главный распорядился перевести его к нам.

— Он не может сделать это через голову ответственного дежурного врача, — ответил Данилов. — Тем более — по телефону. Если уж ему так хочется, то пусть приезжает и пишет распоряжение, копию которого мы вклеим в историю болезни, потому что логически этот перевод обосновать невозможно.

— Ну вы же прекрасно понимаете, что он не приедет, — вздохнула Древцова. — Делать ему больше нечего! А если я его не послушаюсь, то он на мне отыграется. Оно мне надо? Проще забрать этого Реналова, тем более что он практически здоровый и проблем создавать не будет.

— Воля ваша, — не стал спорить Данилов, никогда не стелившийся перед начальством и не понимавший тех, кто это делает. — Только имейте в виду, что от таких здоровых проблем бывает больше, чем от больных.

Сказал — и накаркал. С момента появления в отделении Реналов начал предъявлять претензии. Сначала он потребовал оставить при нем спортивный костюм, в котором его привезли в больницу. Вообще-то в реанимации пациенты лежали голышом или же в «форменных» сорочках с завязками, которые позволяют иметь в экстренных ситуациях свободный доступ ко всем участкам тела. Но с учетом состояния Реналова Древцова разрешила ему лежать в костюме и иметь при себе мобильный телефон, только попросила отключить звонок и воздержаться от фотографирования.