Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но скамейка оказалась пуста, собак тоже нигде не было видно. Пчелы роились вокруг цветов, птицы продолжали щебетать. День шел своим чередом, не обращая внимания на мои душевные терзания.
Встреча Рэнсома с отцом заняла не более тридцати минут. Рэнсом вернулся один, по его лицу не удалось прочитать, о чем они говорили в кабинете отца. Он взял ноутбук и сунул его в кожаный чехол.
Я наблюдала за ним, внезапно охваченная острой яростью.
Что с того, что этот мужчина прошел через многое? Он решил направить свой гнев на то, чтобы стать невыносимым и подлым человеком. И его ярость направлена на меня. Он здесь не для того, чтобы защитить меня. Он здесь, дабы проследить, что я не облажаюсь перед всеми. Я источник его доходов. Огромных доходов. И, вероятно, последние тридцать минут Рэнсом потратил на то, чтобы поведать моему отцу, сколько от меня проблем, чтобы тот выдал ему премию.
– Получил все, на что надеялся, и даже больше? – насмешливо спросила я, делая вид, что изучаю вид за окном.
– Твои родители готовы тебя принять. Постарайся быстрее. Я хочу уйти.
Теперь хочет? Что ж, я тоже хотела. Желала поговорить с родителями. Желала уважения. Желала, чтобы на меня перестали смотреть как на непослушного ребенка.
– Вообще-то, я решила переночевать здесь. – Я повернулась к нему. – Не жди.
Перекинув сумку с ноутбуком через плечо, Рэнсом спокойно произнес:
– Иди к родителям. Я подожду здесь. Мы уезжаем через час.
– Ты меня не слушаешь. – Я примерила тот же тон, который использовали мои учителя в частной школе, чтобы повлиять на меня. – Я хочу, чтобы ты ушел. Сегодня буду спать здесь. Тут кругом охрана. Много охраны. Ты свободен.
Я не знала, что на меня нашло. И уж точно понятия не имела, можно ли мне здесь оставаться. Просто понимала, что не смогу находиться рядом с Рэнсомом после этого… этого… продолжающегося кошмара. Отсутствовать на всех семейных фотографиях, ждать на протяжении трех часов, будто я пришла сюда что-то продать, и, самое главное, осознавать, что мне предпочли Рэнсома, после того как родители так долго меня не видели…
Может, родители Рэнсома и отказались от него в младенчестве, но, скорее всего, потому что у них не было средств на его содержание. У моих же имелись все средства мира и ноль желания. Они точно знали, кем я вырасту. Но решили отказаться от собственной дочери, едва узнав меня по-настоящему.
– Убирайся! – В отчаянии я топнула ногой. – Уходи.
Рэнсом оставался на месте; он казался выше, шире и внушал больше страха, нежели секунду назад.
С диким рычанием я бросилась к нему, толкая в грудь. Он даже не пошатнулся. Из моего горла вырвалось нечто среднее между ревом и хныканьем. Я снова толкнула его, на этот раз сильнее. Впилась ногтями в его торс в попытке расцарапать кожу под рубашкой и заставить его истекать кровью.
Ничего не вышло.
– Черт! – Сжав кулаки, я обрушила их на грудь Рэнсома.
– Оставь. – Удар.
– Меня. – Удар.
– В покое! – Удар.
– Этого вполне достаточно. – Голос, словно кубик льда, скатился по спине, заставив меня замереть на месте. Мне вдруг расхотелось здесь оставаться. Я не обернулась, прекрасно зная, кто ко мне обращался.
– Отойди от этого мужчины, Зайчонок. Бог свидетель, мы воспитывали тебя лучше. Мистер Локвуд, наша дочь сегодня останется с нами. Вы можете взять выходной.
Голос за моей спиной стал громче, ближе. В комнату вошла моя мать. Изящное цоканье ее каблуков, точно звон бокалов с шампанским, разносилось по комнате.
– Повернись, Зайчонок.
Я так и сделала, чувствуя, как воздух одним махом со свистом вырывается из моих легких. Мне часто доводилось испытывать разочарование и недовольство в отношениях с отцом. Но когда речь заходила о маме, я ощущала настоящий испуг.
Она держала папу в ежовых рукавицах и являлась главной причиной всех моих наказаний. Мне всегда казалось, что отец не так остро показывает свое разочарование. Он рано смирился с тем, что из меня ничего не получится, и относился ко мне с тем же легким сочувствием, с каким бы относился к старому пушистому домашнему питомцу. Восхитительному, хоть и приносящему неудобство. А вот недовольство моей матери выражалось иначе. Представлялось более личным. Она считала меня своим провалом. Незаконченным проектом. Я промах в списке ее безупречных достижений. Дом. Муж. Карьера. Идеальная дочь, работающая врачом. Даже глупые собаки получали награды. Она приучила всех Торнов прыгать через обручи. Всех, кроме меня.
– Здравствуй, мама. – Мой правый глаз дернулся от раздражения. Должно быть, во время всей этой пытки Рэнсом сбежал, потому что я его не видела. Пожалуй, даже хорошо, что он не остался наблюдать за нами.
Мама подошла ко мне, сцепив руки за спиной. Обошла вокруг, оценивая. Я вздернула подбородок и выпрямилась, пытаясь проглотить комок в горле.
– Ты не отвечала на наши звонки. – Ее голос сочился презрением. – До того, как мы наняли телохранителя.
– Вы не давали мне веских причин для этого, – возразила я.
– Мы твои родители.
«Но ведете себя не как они, – хотелось выкрикнуть мне. – Я отдалилась, и вы позволили мне это. Я решила сбежать, и дверь стояла широко открытой. Я никогда не была вам нужна».
– Ну, я твоя дочь, и ты тоже не отвечала на мои звонки.
– Ты прекрасно знаешь причину. – Ее рот скривился от раздражения. – Правда, Зайчонок?
На это я ничего не ответила.
– Ты набила несколько новых татуировок.
«Приятно видеть, куда тратятся наши деньги», – не стала добавлять она.
– Кому-то же нужно дать вам тему для обсуждений за обеденным столом, и, видит бог, Гера с Крейгом совершенно скучны.
Я пожала плечами.
– Действия имеют последствия. Эти татуировки останутся с тобой на всю жизнь.
– На всю жизнь? – Я округлила глаза, хлопнув себя по груди. – О боже. Так вот почему они не смываются в душе.
Мама поморщилась. Не могу сказать, была ли она разочарована, рассержена или и то, и другое.
– Когда твой отец придет…
– Я здесь. – Дьявол, о котором шла речь, вошел в комнату. – Отступи, Джулс. Дай ребенку вздохнуть поглубже. Вы выглядите так, словно готовы броситься в драку.
Мама отступила, выглядя вдруг потерянной и смущенной.
– Давайте перейдем в мой кабинет, хорошо? – Отец добродушно улыбнулся.
Молча следуя за ними в папин кабинет на втором этаже, я вспомнила, что у меня с собой ничего