Когда он приезжает в Париж, Балабанова берет его под свое крыло, открывает перед ним двери редакции Avanti! прокладывает ему дорогу в руководство партии, назначает его ответственным за молодежное движение. Он разу же вызывает антипатию коммунистов, так как становится их непримиримым обвинителем. Большинство товарищей голодает, зато он живет на широкую ногу. Покупает ресторан Studio Bar в Латинском квартале, а затем переезжает в Марсель торговать продуктами питания. На вопросы о финансовом благополучии он отвечает, что зарабатывает на продаже мехов. Анжелика защищает его с открытым забралом и настолько доверяет ему, что посылает тайно в Италию, чтобы он рассказал товарищам, что происходит во Франции среди социалистов-политэмигрантов. Он отправляется защищать интересы максималистов, злобно нападает на Ненни, выступает против коммунистов, перевозит корреспонденцию, обменивается книгами, документами и информацией о партийной сети, которая еще сохранилась. Консани совершает несколько поездок в Рим, Турин, Милан, Флоренцию и Падую. Вернувшись во Францию, он готовит два отчета: один для партийного руководства, другой для главы Политической полиции Артуро Боккини.

Его подруга, Анна Федриголи (псевдоним Атель) также отправляется с миссией в Италию за счет максималистов. В 1934 году она совершает две поездки: привозит пропагандистские материалы, входит в доверие у товарищей в Ломбардии, Венето, Лацио и Тоскане, имея документы, подписанные ничего не подозревающей Балабановой. Анна и Алессандро точны, пунктуальны, надежны: их отчеты для Рима изобилуют именами, фамилиями, адресами, в них полностью приведены разговоры. Последствия для партии и людей, которых это касается, катастрофичны: во всех итальянских городах начинаются аресты и обыски; целые группы выведены из строя. Из года в год Муссолини наблюдает за движением социал-максималистов. Даже администратор редакции Avanti! Джузеппе Андрич – его человек. Ноэми Генинацци под псевдонимом Мона работает секретарем Балабановой[262].

Балабанова – близкий друг семьи Консани. Она всегда внимательна к детям, Лорес и Гольярдо: она пишет им стихи, чтобы, «когда они вырастут, у них осталась память об Анжелике». Она становится настоящей тетей для этих детей, будто она старшая сестра этого беспринципного шпиона. В одном из писем она называет Консани братом: «Пишу тебе письмо как брату, я прошу тебя никому не говорить о содержании этого письма и уничтожить его, как только вы с Анной его прочтете»[263]. Это письмо попадает в Министерство внутренних дел, к нему приложен вопрос Консани: «Вы заинтересованы в покупке писем Ленина к Балабановой?» Рим отвечает отрицательно, без объяснения причин.

В период с 1931 по 1935 год Анжелика все больше предоставлена себе самой и часто уезжает из Парижа в поисках менее дорогих мест. Она очень бедна. Она хочет убежать от этого кошмара, которым стали итальянские политэмигранты. Она по-прежнему мечтает об Америке. Консани пишет в Рим: «Должен ли я быть против ее отъезда? Отвечайте немедленно, так как, имея на нее сильное влияние, я сумею убедить ее в том, чего хотите вы». Обратной почтой «дражайшему» номеру 51 дан ответ: «Нежелательно поддерживать идею товарища Анжелики о поездке в Соединенные Штаты»[264].

Американские доллары на выезд так и не получены, но все равно она больше не хочет оставаться в Париже.

Анжелика надолго отправляется на юг Франции, потом едет навестить друзей в Германии и Австрии. Одного из них зовут Хельмут Хюттер. Он журналист-социалист, живет в Вене, в 1932 году он принимает Анжелику на несколько недель. С ним, человеком мягким и доброжелательным, она делится своими несчастьями, особенно жалуется на сплетни о ее любовных похождениях, которые то и дело появляются в некоторых газетах. Гельмут выслушивает ее, утешает, а затем пишет:

Она с негодованием говорила о появившихся в антифашистской литературе намеках на отношения, которые будто бы были у нее с Муссолини. Она настолько искренна, что признала бы их, будь это правдой. Она считает, что эти люди не способны объяснить политическое отношение женщины к Муссолини и фашизму иначе, чем разочарованием в личных отношениях, которых никогда и не было. На этот раз она полностью открылась мне, признавшись, что ей нужно решить проблему с деньгами, иначе у нее не останется другого выбора, кроме как покончить с собой[265].

Да, Хюттер – шпион, номер 143, но по-своему он уважает Балабанову и восхищается ею.

В отличие от других шакалов он не позволяет себе вульгарных суждений. Он не похож на Квальино, который называет Анжелику старой ведьмой. Хюттер даже восхищается ее стихами, которые, как он пишет римской полиции, представляют «настоящую лирическую ценность, и, что примечательно, в них нет политической или социалистической направленности».

У нее действительно великолепное, блестящее филологическое образование, это видно по ее стихам. Подчеркну: я никогда не встречал такой поэзии. Она сочиняет свои стихи, отмеченные глубокой печалью, на четырех или пяти языках, и ей удается создать стих с одним и тем же ритмом и с одинаковой выразительностью и на немецком, и на итальянском, и на русском, и на французском. Ее стихи написаны с вдохновением, характерным для каждого из этих языков[266].

Бывшая большевичка часто ездит в Германию. В Берлине дважды видели, как она входит в советское посольство. Политическая полиция не понимает, почему она общается с лидерами коммунистического движения и в то же время без конца нападает на итальянских коммунистов. Причины могут быть разными. Конечно, дело не в деньгах, ведь она отказалась когда-то принять тысячу долларов от московского эмиссара.

Возможно, так она надеется узнать из первых рук о том, как обстоят дела на родине. Или хочет еще больше досадить Тольятти, который все еще надеется добиться объединения – она против любой формы единства. Джино Андреи сообщает, что в апреле 1934 года Балабанова «отправилась в крестовый поход против Единого фронта, проповедуемого коммунистами, которых она ненавидит по причинам личного характера». Номер 488 пишет, что она «по-прежнему выставляет за дверь большинство своих максималистских приверженцев», которые хотят присоединиться к этому антифашистскому фронту. Но вот самая важная новость, изложенная шпионом Андреи: Балабанова встречается с Троцким, и они «туманно рассуждают о создании Четвертого Интернационала для собственного пользования».

Однако она очень разочарована в Троцком. Она всегда упрекала его в том, что он и пальцем не пошевелил, чтобы предотвратить деградацию революции, помешать превращению большевистской партии в тюрьму, где нет внутренней демократии. А теперь что он хочет от нее? Троцкистский Четвертый интернационал ее не интересует: ведь уже существует революционное бюро. Отношения между ними прекращаются. В мае 1934 года парижские информаторы пишут, что «Балабанова решительно настроена против Троцкого и его нового Интернационала и опасается, что он станет во главе