Я тут же поняла, к чему он клонит.

– Ах да, конечно, – запинаясь, проговорила я и осторожно взяла у него мазь, стараясь не обращать внимания, как напряглись его мышцы от прикосновения моих пальцев. – А бинтов у тебя нет?

Он передал мне моток тонкой белой ткани, а потом повернулся, и решительно вынул руки из свободной рубашки и куртки и отбросил их в сторону. К счастью, в тот момент он смотрел в другую сторону и потому не заметил, что лицо у меня раскраснелось, словно котелок, который забыли на огне. Монахи в монастыре часто тренировались или медитировали обнаженными, поэтому вид оголенного мужского торса не казался мне вызывающим, но я так привыкла к монахам, что не замечала их наготы. А с Каге Тацуми получалась совершенно иная история. Лучи вечернего солнца скользили по его широким плечам и спине, подсвечивая гладкую кожу и крепкие мышцы.

И шрамы. Плечи и спина были покрыты десятками шрамов. Какие-то совсем изгладились, какие-то были яркими и глубокими. Мне страшно захотелось провести рукой по трем шрамам, вертикально пересекающим его правую лопатку, но я сдержалась. Когда я поняла, что это, по мне пробежала дрожь.

Следы… от когтей.

Я собралась с духом и убрала руку. Камаитати оставили на коже Тацуми длинную тонкую царапину, которая тянулась от лопатки до нижнего ребра. Кровь обильно струилась из раны, заливая кожу.

Окунув лоскут ткани в ручеек, я, выдохнув, чтобы успокоиться, начала стирать кровь вокруг раны. Тацуми дернулся вперед, упер ладони в колени и наклонил голову. Он не издал ни звука, у него не дрогнул ни один мускул, даже когда я промыла рану, а потом как можно осторожнее намазала ее зеленой пастой. Мышцы у него были твердые как сталь, казалось, он ждет, что я вот-вот всажу в рану нож. А может, он напрягся от боли. Я вспомнила, чтó он тогда говорил мне в рёкане, вспомнила, как он смутился, когда я просила быть со мной поласковее, как поинтересовался, не наказывали ли меня за проявление слабости.

Помазав рану, я забинтовала ему грудь и плечо, и он поморщился, когда я затянула повязку потуже.

– Так, – проговорила я, чуть отстранившись. – Кажется, все.

– Arigatou [26], - пробормотал он, немного помолчав, словно ожидая, что сейчас настанет худшее. Я наблюдала за тем, как он надевает рубашку, ни разу не поморщившись, и мне вновь вспомнились шрамы на его спине и плечах. Ведьма назвала его убийцей демонов Каге. Зачем же он охотился и убивал столь опасных тварей?

– Тацуми, – осторожно начала я, не сдержавшись, хоть и понимала, что донимать столь опасного человека расспросами не стоит. – А ты… не раз бился с демонами, правда?

– Да.

– Что это, месть? – Мне вспомнился óни, легко перебивший всю братию нашего храма, оставивший после себя смерть и разруху, и кровь у меня вскипела. – Ты охотишься за ними из мести? Твою родню убил демон?

– Нет.

– А зачем тогда?..

– Юмеко. – В его голосе не слышалось ни резкости, ни злости, ни угрозы, но от его бесцветности у меня по спине пробежали мурашки. Не вставая с колен, он повернулся ко мне, внимательно глядя на меня фиолетовыми глазами.

Отложив меч в сторону, он уперся кулаками в бедра и склонил голову, и я удивленно опустилась на колени.

– Прости меня, – проговорил он. Голос у него был торжественный и такой серьезный, словно он обращался к даймё, а не к безродной простушке. – Ты спасла мне жизнь, но я не могу ответить на твой вопрос. Я поклялся своему клану в том, что сохраню тайну, и если я нарушу эту клятву, нас обоих жестоко накажут. Пожалуйста, придумай другой способ, каким я мог бы отдать тебе долг.

– Тацуми-сан… – Внутри вспыхнул стыд, я совсем не рассчитывала на такой исход. – Я… Ты ничего мне не должен, – проговорила я, но он так и не шелохнулся, опустив глаза. – В конце концов, я пыталась спасти нас обоих.

– Ведьма убила бы меня, – сказал он. Голос у него был ровный; он не шевельнулся, не поднял головы. – Кодекс чести Клана Тени требует компенсации. Жизнь за жизнь. Я в долгу у тебя до тех пор, пока не смогу отплатить тем же.

Я кивнула.

– Хорошо, – тихо ответила я, осознавая всю серьезность этого заявления. Учитель Исао рассказывал мне о самураях, и я знала, как важен для них кодекс и что ему подчиняется вся их жизнь. Позабыть о долге или не вернуть его было серьезным оскорблением чести, непростительным преступлением, которое заканчивалось либо смертью обидчика, либо самоубийством опозоренного воина.

– Хорошо, Тацуми, ловлю тебя на слове, – проговорила я. – Однажды и ты меня спасешь.

Он опустил голову в беззвучном поклоне, и мы молча продолжили путь.

К вечеру, когда мы наконец выбрались из ущелья, пошел дождь. Я то и дело стискивала челюсти и морщилась, когда струйки воды, стекая с листьев деревьев, капали на волосы и затекали под одежду. Тацуми спокойно шагал впереди; казалось, холод и сырость совершенно его не заботят. Я очень жалела, что не прихватила с собой шляпу и мино, плащ-дождевик из плотно сплетенной соломы, – их мне пришлось оставить в храме.

Дождь шел не переставая; иногда он превращался в ледяную изморось. Когда стало смеркаться, мы укрылись под старым арочным каменным мостиком. Неподалеку от моста росла пара дубов, пустивших под него свои изогнутые корни. Я села на один из таких корней и стала наблюдать за Тацуми, который вырыл ямку, заполнил ее ветками и разжег маленький костер. Тот радостно потрескивал и даже слегка разогнал холод, и, когда тепло коснулось кожи, а неуклюжие пальцы потихоньку согрелись, я выдохнула.

– Вот, держи, – тихо сказал Тацуми и положил мне в ладони шарик риса. Я пробормотала слова благодарности и посмотрела ему вслед. Он обошел костер с другой стороны, сел и уставился на огонь.

Вдруг в темноте что-то засветилось, и волоски у меня на затылке встали дыбом. Подняв взгляд, я увидела бледно-зеленую фигурку ростом не больше пальца, которая стояла на корне в нескольких футах от нас и смотрела на меня. На голове у существа была круглая грибная шляпка, из-под которой поблескивали глаза, напоминавшие черные точки.

Тацуми, проследив за моим взглядом, тут же схватился за меч.

– Тацуми, стой! – предупреждающе вскрикнула я, вытянув руку. – Это кодама, древесный ками. Он не причинит нам зла.

Эти слова успокоили Тацуми, и он убрал руку с меча, а я улыбнулась лесному духу.

– Здравствуйте, – тихо сказала я, и крошечный ками склонил голову набок, внимательно глядя на меня. – Пожалуйста, простите нас, мы просто шли мимо. Надеюсь, мы не потревожили ваше дерево?

Кодама не шелохнулся. Он продолжил смотреть на меня, потом шагнул вперед и запрыгнул на камень, не сводя с меня черных немигающих глаз без зрачков. Послышался тихий звук, похожий на шорох листьев, потревоженных ветром.

Я кивнула.