Открылась дверь, хлопнула, открылась еще раз. На лестнице снова возникла девочка.

– Поднимайтесь! – позвала она шепотом.

Спиннок пошел наверх. Ступени под ним застонали.

Жрица – древняя заплывшая жиром старуха – расположилась в покрытом облезлой обивкой кресле. Перед ней стоял алтарь из наваленных в кучу безделушек, оранжевым огнем горели по бокам светильники. Под потолком клубился густой зловонный чад. Бельма в глазах старухи тускло блестели.

Пропустив Спиннока внутрь, девочка выскользнула из комнаты и закрыла дверь.

– Ты пришел сюда не для того, чтобы обратиться в новую веру, Спиннок Дюрав, – произнесла жрица.

– Я разве называл вам свое имя?

– Все знают, что лишь один из высокопоставленных тисте анди снисходит до общения с людьми. Есть еще Коннест Силанн, который торгуется с продавцами на рынке, но ты не он. Тот старик с трудом поднялся бы по лестнице, под твоим же весом она едва не развалилась.

– Такая слава пугает.

– Не сомневаюсь. Так что же тебе надо, воин?

– У меня к вам вопрос. Нет ли смятения среди ваших верующих?

– Понятно. Ты говоришь о Провидомине, который отказал нам в помощи.

– Отказал? Почему? Что за помощь?

– Это не твоя забота. Она не касается ни тисте анди, ни Сына Тьмы.

– Аномандр Рейк – правитель Черного Коралла, жрица, и тисте анди служат ему.

– Великий курган лежит за пределами Покрова. Искупитель не подчиняется Сыну Тьмы.

– Я лишь волнуюсь за своего друга, жрица, вот и всё.

– Ты не можешь ему помочь. А он – нам, как выяснилось.

– Так в какой помощи вы нуждаетесь?

– Мы ожидаем прихода Искупителя. Только ему под силу исцелить своих последователей.

– Но для этого ему нужны избранные смертные, разве не так?

Она испуганно дернула головой, но тут же улыбнулась.

– Спроси у своего друга, Спиннок Дюрав. В конце партии, после того как твой владыка снова одержит верх, ты закажешь выпивку, и вы заведете приятную беседу. У вас обоих гораздо больше общего, чем ты думаешь.

– Твоя осведомленность настораживает.

– Искупитель не боится Тьмы.

Спиннок, расширив глаза, сглотнул.

– Вобрать в себя боль т'лан имассов – это одно, а вот боль тисте анди… Пускай в душе Искупителя нет страха, но должен же быть здравый смысл. Передай ему это в своих молитвах, жрица. Тисте анди Искупителю не по зубам. Ни один бог не выдержит такого. Он погибнет.

И, клянусь дыханием Матери, заберет с собой всех нас.

– Провидомин ожидает тебя, – сказала она. – И беспокоится: ведь ты обычно пунктуален.

Помедлив, Спиннок кивнул. Хоть бы Искупитель был благоразумнее своей жрицы, хоть бы молитвы не склонили бога к безумному желанию схватить больше, чем надо, которое уничтожит его, – и все лишь из-за лихорадочного приступа благородства и щедрости, столь свойственного новообращенным верующим.

– Жрица, вот вы утверждаете, что мой владыка не несет ответственности за ваш курган, но это не так. Если паломники в чем-то нуждаются, то Сын Тьмы готов…

– Готов покуситься на то, что ему не принадлежит?

– Вы не знаете, каков Аномандр Рейк.

– Нам ничего не нужно от твоего владыки.

– Тогда, может, я смогу помочь?

– Нет. Всё, тисте анди, тебе пора.

Ладно, он хотя бы попытался. Не то чтобы он рассчитывал сблизиться с Провидомином. Требовался более решительный подход. Провидомин держится закрыто – и пусть. Я просто буду приглядывать за ним, как и положено другу. Буду ждать.

За плечами одинокого путника, что шагал по лугам в северной части равнины Ламатат, если он и правда шел от ближайшего побережья, были сотни лиг. Сотни лиг по безлюдной прерии, где из еды только редкая дичь, как назло пугливая и шустрая. Путник был тощ – впрочем, он всегда был тощ. Сухие седые волосы спутаны и плащом развеваются на ветру. Борода всклокочена и вся в комьях грязи. Взгляд одичалый, как у равнинных зверей.

Длинная – до щиколоток – кольчуга тихо позвякивала при каждом шаге, а тень, которую отбрасывал путник, была узкая, словно меч.

В безоблачном небе точками кружили то ли вороны, то ли стервятники – с земли не разглядеть. Они явно преследовали одинокого путника – или же просто парили в синеве, высматривая кого-нибудь слабого или умирающего.

Но путник ни слабым, ни умирающим не был. Он шагал вперед – уверенно и непоколебимо, как сумасшедший. Однако, заметил бы он, сумасшествие не касалось его души, связанной с миром, с каждым холмиком и травинкой, с полосой песка, с булыжниками, проглядывающими сквозь тонкий слой мха и лишайника. Не касалось его насмешливой тени, которая медленно следовала за солнцем, ползущим по небу. Не касалось его дыхания, доказывающего, что он еще жив и миру еще надо постараться, чтобы свалить его и превратить древнее тело в хладный труп. Сумасшествие проистекало из душевных терзаний, а с этим у Верховного короля Каллора, когда-то властвовавшего над дюжиной страшных империй, все было в порядке. Он пребывал в полной гармонии с собой.

В данное мгновение. Есть ли смысл загадывать дальше? Мгновения перетекают одно в другое с неумолимой четкостью его собственных шагов, под тяжестью которых сотрясается земля. Каждый удар – подтверждение реальности происходящего, а более ничто в мире значения не имеет.

Человек в гармонии с собой – да, этого не отнять. Было время, Каллор правил сотнями тысяч душ, влачащих жалкое и бессмысленное существование. Было время, он мановением руки обрек побежденное пятнадцатитысячное войско на смерть. Было время, он сиживал на троне из золота, серебра и оникса, жадно накапливая богатства, пока они не потеряли всякую ценность… Все, что осталось с тех пор, так это сам Каллор, его меч, его доспехи да горсть древних монет в кошеле. Бесчисленные предательства, череда лиц, подернутых дымкой столетий, завистливый блеск их глаз, дым, пламя и вопли, падение империй одна за другой, ночные схватки, беспорядочное бегство из объятых огнем дворцов, толпы мстительных ублюдков, которых даже Каллор не мог одолеть (хотя, видят боги, старался) – ничто из этого не пробуждало в его душе гнева. Здесь, в безлюдной пустоши, он пребывал в полной гармонии с собой.

Истина эта была неоспорима. Восстань сейчас кто-нибудь прямо из-под земли и попытайся прекословить ей, Каллор разрубил бы его на части – с улыбкой, доказывающей, насколько он спокоен и умиротворен.

На его взгляд, истории уделяют слишком много внимания, причем не важно, истории одного человека, целого народа, цивилизации или местности. В чем смысл взвешивать и оценивать ошибки прошлого, просчеты и неудачи, когда это не принесет ничего, кроме раскаяния? Раскаяние, фи! Прибежище глупцов, а Каллор не глупец. Он довел каждое свое стремление до конца, выжал из них всё до капли, оставив только безрадостную суть, а именно: ни одно достижение в жизни не стоит потраченных усилий. Любая победа – пшик, бесполезный хлам.