Ах да, а солнце-то уже высоко и заливает радостным светом достославный город, словно благословляя все значительные дела. Как же вдруг захотелось, аж руки чешутся, стащить пылающий шар с неба и запихнуть его прочь – прочь! – во тьму с ее всепоглощающей чернотой, где происходят вещи столь значительные, что от них прокатывается дрожь от небес до самых – ну или почти до самых – корней земли.

Так поди же прочь, требует пузатый коротышка, ибо это его рассказ, и он хочет, чтобы ему были свидетели. Приближается ночь прибытий, а с нею и деяния прибывших! Да не будет забыто ничто значительное, да не будет незначительное мниться таковым, а если кто вдруг так подумает, то пускай вспомнит про мелкого воришку, торговку и стражника, про женщину-гончара, девочку с волом и про дядю Дорута, уткнувшегося лицом между ног чужой жены. Пускай задумается о том, как они все кончат (простите!) грядущий день.

Да, и не забудьте про рассказчика и его мудрые подмигивания. Узел истории затягивается!

В ночи, среди теней быстрый промельк не заметил никто, кроме надоедливой кошки на пороге усадьбы. Янтарными глазами она следила за смазанным силуэтом, перебегавшим от укрытия к укрытию. Вот он пересек двор и растворился в темноте под стеной.

Торвальд Ном чувствовал, что прокля́тое животное видит его. Через мгновение, однако, глаза пропали. Торвальд крадучись обошел стену кругом, прислушался. О чем-то переругивались двое стражников, подозрительный тон сменился на обвинительный, а в ответ звучали возражения и оправдания.

«Проклятье, Дорут, я просто тебе не доверяю». – «Это еще почему, Майлок? Я разве давал повод усомниться в себе? Нет». – «Худа с два. Моя первая жена…» – «Она сама ко мне приставала, клянусь! Преследовала меня, как кошка крысу». – «Как крысу! Вот уж что правда, то правда». – «Майлок, клянусь, она чуть не изнасиловала меня». – «В первый раз, да. Знаю, она мне все рассказала. Глаза так и горели!» – «Слыхал, от этого у тебя сделался, как черная Худова булава». – «Не твое собачье дело, Дорут…»

Что-то мягкое погладило Торвальда Нома по ноге – кошка. Она утробно мурлыкала, изгибая спину и помахивая хвостом. Торвальд поднял ногу, чтобы отпихнуть ее, но потом передумал. Апсаларов поцелуй, кошачьи зрение и слух могут очень пригодиться, если, конечно, животное рискнет последовать за грабителем.

Торвальд изучил стену, карнизы, метопы, отделанные под пергамент, витые фальшивые колонны. Утерев ладони от пота и посыпав их каменной крошкой, он ухватился за ближайший уступ и начал карабкаться.

Добравшись до окна верхнего этажа, он взобрался на подоконник и опустился на колени. Да, не самый удачный выбор, но падение он переживет – даже ногу не подвернет. Просунув лезвие кинжала между ставнями, он начал аккуратно искать защелку.

Кошка запрыгнула рядом, чуть было не столкнув Торвальда с подоконника, но он удержался и, тихо выругавшись, продолжил ковырять ставни.

«Она по-прежнему тебя любит». – «Что?…» – «Да-да. Ей нравится разнообразие. Говорю тебе, Майлок, твоя последняя – та еще штучка». – «Ты поклялся!..» – «Ты мой лучший и самый старинный друг, так что никаких секретов! И когда я клянусь, как сейчас, я говорю серьезно. У нее неутолимый аппетит, поэтому уместно ублажать ее по очереди. Я ничем не лучше тебя, просто другой. Другой…» – «Сколько раз в неделю, Дорут? Только не ври!» – «Ну, где-то через день…» – «Так и я через день!» – «Ну да, выходит, по четным и нечетным. Как я и говорил, аппетит неутолимый». – «Ну я тебе скажу…» – «Давай после смены сходим напьемся». – «Ага, а потом обсудим и сравним». – «Отличная мысль! Так и сделаем!.. Майлок, слушай…» – «Чего?» – «А дочке твоей сколько?»

Защелка отошла в сторону, и ставни распахнулись. У ворот тем временем лязгнул вынимаемый из ножен меч, раздался яростный крик и завязалась потасовка.

«Да я же пошутил, клянусь! Майлок, я пошутил!»

Шум переместился к передней части дома, и Торвальд кинжалом поддел щеколду с внутренней стороны окна. Судя по топоту и крикам, охрана собиралась у въездных ворот, поэтому никто не слышал, как Торвальд проник внутрь дома. Зазвенел разбитый светильник, чей-то меч звякнул о булыжники.

Торвальд быстро захлопнул ставни и закрыл окно.

Рядом снова раздалось прокля́тое мурчание, мохнатая щека терлась об колено. Торвальд захотел схватить кошку за шкирку, но опять передумал. Лучше приглядывать за ней, и если она услышит то, что не слышит он, или увидит…

Торвальд Ном внимательным взглядом окинул комнату. Задумывалась она, похоже, как библиотека, хотя почти все стеллажи пустовали. Хозяином явно двигал внезапный порыв показаться культурным и образованным, но план был изначально обречен на провал. Деньгами тут не обойтись – нужен ум. А еще вкус, любознательность, интерес к чему-то, не связанному напрямую с сиюминутной материальной выгодой. Нельзя просто отправить слугу к торговцу свитками, чтобы скупить полку-другую. Это будет говорить не о широте господского кругозора, а о том, что хозяин не умеет читать.

Торвальд подкрался к стеллажу, забитому свитками, среди которых затесалась одна книга в кожаном переплете. Свитки были туго скатаны, на каждом, как ожидалось, ярлык продавца.

«Трактат о сточных канавах в каменной канализации Гадробийского квартала. Девятнадцатый отчет за год Строптивицы, Невероятные темы, Гильдия карьерной инженерии. Автор: участник № 322»

«Байки о Храбром Памбре и мире внутри ствола (с иллюстрациями какого-то умершего художника)»

«Утраченные вирши из „Аномандариса“, с примечаниями»

Брови у Торвальда поползли наверх: а ведь эта вещь и правда может чего-то стоить. Он быстро развязал тесемку и развернул свиток. Он был совершенно чист, если не считать коротенькой подписи внизу: «Научных свидетельств на данный момент не имеется». Под ней – издательская метка, гласившая, что этот свиток входит в серию «Утраченных трудов», распространяемых Гильдией изготовителей пергамента из Крепи.

Он скрутил бесполезный свиток обратно и взял наугад следующий.

«Иллюстрированный справочник головных уборов сапожников-генабарийцев в четвертом веке Сна Огни, составленный Огрызком Тырским, самопровозглашенным серийным коллекционером и бичом сапожников, во время пожизненного заключения. Издание Библиотеки тюремных ям Натилога»

Никакого сомнения, иллюстрации там богатые и донельзя дотошные, однако желания изучить манускрипт все равно не возникало.

Возня у ворот тем временем утихла. Охранники, переругиваясь, вновь разбрелись по своим постам. Стоило им войти в особняк, все сразу замолкли – еще одно доказательство, что хозяин дома и спит. Неприятно, учитывая его подозрительный нрав: деньги и драгоценности, скорее всего, спрятаны в хозяйской спальне. С другой стороны, в жизни ничего не достается просто так, а без испытаний жизнь бессмысленна и, что еще хуже, совершенно скучна.

Торвальд замотал лицо тряпкой так, что видны остались только глаза, и подошел к двери, ведущей в коридор. Кошка внимательно следила за его телодвижениями. Торвальд отомкнул щеколду и, приоткрыв дверь, выглянул наружу. Налево, не доходя и трех шагов – стена, направо – коридор, тянущийся через весь дом. Площадка центральной лестницы и массивные двери, а перед ними – охранник. Черные волосы, красный нос картошкой, выпяченный подбородок, а сам громадный и мускулистый, размером с двух-трех Торвальдов Номов. При этом амбал сидит в кресле с вязанием и, наморщив лоб и шевеля губами, считает петли.