на щеках. Блеснула глазами. Сказала:

— Ну, хватит, хватит. Уже пою.

Устроила на коленях гитару. Потрынькала немного, покрутила колки. Объявила:

— Бригантина поднимает паруса.

Дождалась тишины и запела:

Надоело говорить и спорить,

И любить усталые глаза…

В флибустьерском дальнем синем море

Бригантина подымает паруса…

Я почти не слышал слов, окунулся с головой в мелодику голоса. Утонул в чарующих звуках. За спиной будто плескались волны. Звучала боцманская дудка. Слышались приглушенные команды. Бригантина поднимала паруса, готовясь уйти в плаванье. За дальние моря. К неведомым сокровищам…

Я даже обернулся, так сильна была магия песни. За спиной в свете ущербной луны серебром блистало озеро. Не было ни бригантины, ни флибустьеров. Ничего. Ровная холодная гладь, разделенная пополам яркой дорожкой. Над водой клубился едва заметный туман.

Наташа допела, перехватила гитару за гриф и поставила между ног.

— Все, — сказала она. — Финита ля комедия.

— Наточка! Радость ты наша! Сирена сладкоголосая! — Тоха положил руку на сердце, взмолился дурашливо: — Нам мало. Спой еще!

— Все! — Наташа расхохоталась. — У меня столько песен нет. Что я буду петь потом?

— Мы готовы послушать все по десять раз! — искренне пообещал Юрка.

Зиночка подхватила:

— Даже по сто!

— Да ну вас… — Наташа опять залилась румянцем. — Завтра. Завтра обязательно спою. А сегодня…

Она неожиданно заперхала.

— Не знаю. В горле что-то пересохло. Миш, — девушка протянула мне кружку, — плесни чайку. А я гитару отнесу и кое чем похвалюсь. Совсем забыла показать.

Я взял кружку, подумал, что мне тоже очень хочется пить.

— О чем забыла? — прокричал вслед Наташе Юрка.

— Сейчас покажу! Всем!

— Всем, так всем. — Юрка взял свою чашку, подставил ближе к чайнику, попросил: — И мне плесни.

Разливать в итоге пришлось всем. Скоро вернулась Наташа. В правом кулаке у нее было что-то зажато. Между пальцами висела шерстяная нить.

— Вот, — сказала она, разжимая кулак, — я ожерелье доделала. Еще одну бусину нашла.

Ладонь она протянула ко мне. Я хотел было взять нить, посмотреть, но Санжай оттолкнул мою руку. Вскричал сдавленно:

— Не тронь! Пусть только она… Нельзя!

Наташа от возмущения аж притопнула ногой:

— Чего нельзя? Вот эти бусины трогать нельзя? Да?

Она схватилась за ожерелье обеими руками, принялась катать костяные бусины в пальцах, выкрикивая при этом:

— А я трогаю! Понял? Трогаю! И что мне за это сделает твой хозяин? Что?

Вид у Санжая стал невероятно усталый. Он словно растерял весь запал.

— Глупая ты, — сказал он, — хозяин лишил тебя разума. Сама не знаешь, что творишь.

Он перехватил Наташу за запястье, притянул ее раскрытую ладонь к себе. Вздохнул.

— Про эти бусины я тебе уже говорил, повторять не буду.

Парень указал на четыре уже знакомых бусины. И я наконец-то смог разглядеть, что же изменилось в Наташином ожерелье в центре появилась крупная бусина. Примитивная, как и все прочее — три человеческих фигурки стоящих рядом, прижавшись друг к другу. Ручки, ножки, тельца, головы без лица. Никаких подробностей. Практически, палка, палка, огуречик.

— А это, — Санжай указал на новую бусину, но дотрагиваться не стал, — онгон! В нем духи предков. Его вообще нельзя трогать.

— И что же мне будет за это? — не унималась Наташа. — Что?

— Глупая ты, — повторил Санжай уже совсем равнодушно. — Ты ее взяла, а к нам теперь мертвые придут. Мертвые всегда приходят, чтобы вернуть свое.

Наташа совсем раскраснелась. Засопела возмущенно.

— Не боюсь я твоих мертвецов! Понял? Не боюсь! Вот!

И она решительно надела ожерелье на шею. Спрятала бусины за вырез футболки.

— Нашли чего боятся! — Девушка победно фыркнула. — Мертвецов. Живых боятся надо. Понятно? А мертвецы что? Их давно нет.

Меня восхитили и ее отвага, и решительность. Только остальные ребята из компании Наташу совсем не поддержали. Тоха молчал. Эдик обнимал испуганную Зиночку. А Юрка…

Юрка сидел, уставившись на свои ноги, обутые в кеды. Лицо у него было белым, как мел.

* * *

Странно, но после всего этого никто не надумал уйти в палатку. Страсти потихоньку унялись. Тоха предложил сыграть в дурачка, получил восторженное согласие, сгонял за картами.

Раздали на шестерых. Козырем объявили червы. И тут выяснилось, что один из нас лишний. Кто его знает, почему это никому не пришло в голову раньше? Все расхватали свои карты. Я даже не стал делать попыток их взять. Зачем? Мне эта игра была не слишком интересна.

Зиночка посмотрела на меня сочувственно, протянула свои:

— Бери. Я с Эдиком за компанию посижу.

Было видно, что она очень хочет сыграть. Но меня ей жаль больше. Это было так искренне, так трогательно. Я глянул на Наташу. Вот кто не собирался уступать ничего. Ее глаза горели азартом.

Вот так. И никаких сомнений. Мне даже стало немного обидно.

— Не нужно, — я улыбнулся Зиночке, — играй. Я не хочу.

— Точно не хочешь?

Я помотал головой.

— Ну, как знаешь.

— Чего сидим? Кто ходит? У кого шестерка червей? — Зазвенел Наташин голос.

— Ой, — встрепенулась Зиночка, — у меня. Я хожу.

И пошла. От расстройства с этой же шестерки и пошла.

— Чего это мы такие щедрые? — Юрка изумился, прижал шестерку пальцем, сказал: — Беру. Еще будет?

— Ой! — Зиночка расстроилась. — Это я нечаянно. Можно, перехожу?

— Карте место! — Наташа припечатала сверху шестерки треф и пик.

Все остальные пропустили. Юрка сгреб карты. Эдик обнял Зиночку и утешающе что-то зашептал.

— Я хожу, — сказал Тоха и пошел под Наташу с двух восьмерок.

— Еще даете? — Быстро спросила та. — У меня четыре карты.

— Ты сперва отбивай, а мы посмотрим.

— Как знаете.

Наташа без раздумья бросила валета и даму. Ей тут же выдали даму с валетом тех же мастей.

— Ах вы! — возмутилась девушка, сделала кислое лицо и бахнула сверху парой козырей.

В глазах зажегся огонек триумфа.

— Я вышла! — оповестила она.

— Вот же, Наташка! — проронил Санжай. — С тобой совершенно невозможно играть.

— Не плачь, Коленька, — Наташа покровительственно хохотнула, — и на твоей улице когда-нибудь перевернется грузовик с пряниками.

Она поднялась, зашла за спину парня. Покачала головой, практически добила:

— Или не перевернется.

Колька заржал:

— Это мы еще посмотрим. Так, мой ход.

И выложил Эдику двух королей.

Дальше я смотреть перестал. Подлил себе в чашку еще отвара, отпил от души, глянул на небо, подивился удивительной близости звезд, окунулся в звуки тайги и вдруг…

За спиной послышались шаги. Ровные. Неспешные. Размеренные, как пульс. Звук шуршания подошв по песку. Я резко обернулся и едва не заорал. За спиной никого не было. Только туман. Густой, непроницаемый, молочно-белый. Он стоял сплошной стеной, почти до небес. Ровный-ровный. Близко-близко. Буквально в метре от меня. Из этого марева и слышались шаги.

— Началось, — промелькнуло в голове. —