Но не только очарование аккуратно подстриженных газонов, цветов на клумбах и

тенистых деревьев влекло его тогда в этот сад. Тогда, в далекой юности, его манили в

сад такие сладкие и, вместе с тем, такие грустные грезы первой любви. Какое

несчастье, что Кристина де Селери умерла!

Ах, как же им было хорошо вдвоем в этом саду той далекой весной! Вокруг все

цвело. Кристина улыбалась, легкий ветерок колыхал ее локоны, и от этого волосы

девушки переливались на солнце волшебным золотым блеском, а в прекрасных ее

глазах, обрамленных длинными ресницами, отражалась синева ясного неба. Такой он

ее и запомнил… Ему было тогда семнадцать, и он готовился стать рыцарем, а она

была на год младше, восхитительно пела и играла на арфе. Они целовались возле

кустов шиповника и обещали друг другу никогда не расставаться…

В резиденции графа Шампанского в Труа Кристина гостила вместе со своим

отцом, рыцарем Ангераном де Селери, трубадуром из Лангедока, героические

баллады которого о славных ушедших временах обожал слушать старый Тибо Блуа.

Трубадур пел, а его прекрасная дочь играла на арфе и иногда подпевала. И вот, ни

графа Тибо, ни талантливого трубадура, ни его милой дочери уже давно нет в живых.

Кристина погибла страшной смертью при осаде замка ее отца, погибла в огне пожара,

в котором погибли все, кто оставался в том деревянном маленьком замке, и он, Гуго

де Пейн, даже не знает, где находится могила девушки, и существует ли таковая! Даже

братской могилы не нашел он на месте сожженного до тла замка…

Да, воспоминания причиняют боль, но эти печальные воспоминания,

причиняющие острую душевную боль, — все, что у него осталось от любви. Боже!

Мир так жесток и несправедлив! Его невеселые размышления прервал звонкий голос

маленького пажа, приглашающий мессира Гуго де Пейна проследовать за ним. Пора

было идти к графу.

Войдя в библиотеку, по старинному рыцарскому обычаю, Гуго сперва поклонился

юному графу, затем опустился перед сюзереном на одно колено, вложил свои руки

между ладоней графа и поцеловал крупный золотой перстень с печатью на правой его

руке — фамильный символ власти дома Блуа. Таким образом, Гуго де Пейн совершил

оммаж — вассальную присягу на верность новому сюзерену. Любимая собака графа,

большой старый мастиф по кличке Самсон, при этом зарычал, и, чтобы пес замолчал,

графу пришлось прикрикнуть на него.

Графу Гуго де Блуа недавно исполнилось семнадцать лет. Но, несмотря на столь

незначительный возраст, он уже больше года правил Шампанью. И хотя это правление

происходило, по большей части, под присмотром старшего брата Стефана, юный граф

Шампанский чувствовал себя настоящим властителем, он уже был посвящен в рыцари

и с гордостью носил шпоры и золоченный пояс, на котором в синих бархатных

ножнах висел любимый меч его отца, славный старинный клинок, побывавший во

многих сражениях.

Несмотря на свою юность, граф вовсе не был красив. Вечно взъерошенные

прямые и жесткие черные волосы, небольшие карие глаза под густыми бровями,

длинный с горбинкой фамильный нос, темно-синий бархатный камзол без каких-либо

украшений. В отличие от могучего, с хорошо развитой грудной клеткой и бычьей

шеей отца, который даже в старости излучал почти физически ощутимую мощь,

угловатая фигура нового графа своей худобой производила впечатление

болезненности и немощности, которое еще усиливалось высоким ростом и тем, что

граф сутулился и постоянно покашливал. А выступающий вперед подбородок,

маленький рот и поджатые тонкие губы придавали его лицу весьма неуверенный вид.

В отличие от многих своих ровесников, граф был довольно смирного нрава, не по

годам умен и весьма неплохо образован, хотя в душе он все еще оставался обычным

мальчишкой, жаждущим приключений. Он обожал собак, любил соколиную охоту и

военные упражнения.

—Покорнейше благодарю, монсеньер, за оказанную мне честь и помощь, но,

признаться, не понимаю, чем обязан такой милости со стороны вашей светлости? —

Сказал Гуго де Пейн юному графу.

—Давайте присядем, шевалье, — вместо ответа предложил граф. Говорил он

тихо, но голос его был высоким и с хрипотцой.

Когда они уселись в большие резные кресла из черного дерева напротив камина,

между которыми был сервирован местными нехитрыми сладостями и вином все тот

же маленький, резной, старой византийской работы столик, так напоминающий де

Пейну прежние времена старика Тибо, граф Гуго Шампанский начал с расспросов:

—И как же вы оказались при дворе короля Арагона? Ведь, право, после

получения известий о разгроме нашего торгового каравана, все считали вас погибшим.

Один из солдат рассказал много позже, будучи выкупленным из мавританского плена,

что вы проявили героизм в сражении с обезумевшей толпой разбойников, храбро

защищая караван до последнего, и пали, не отступив и не сдавшись, как и подобает

христианскому рыцарю. И вот, через два с половиной года до нас доходят известия,

что вы живы и, более того, славно воюете в Арагоне против мавров. Каким же чудом

нужно объяснять ваше спасение?

—Никакого чуда и не случилось. Скорее всего, тот солдат несколько приукрасил

события. Никакого особого героизма с моей стороны, поверьте, не было. Просто я

выполнял свой долг, вместе с моими товарищами пытаясь защитить караван от

бандитов. Несмотря на все наши усилия, караван не удалось спасти. Ценности были

захвачены, а люди почти все вырезаны. Я же сражался, пока была возможность, пока

не увидел, что все мои товарищи по оружию погибли, и я остался один. Тогда я

поступил не лучшим образом, но я был зеленым юнцом и хотел жить, и потому я под

напором врагов бежал с поля боя. Они преследовали меня, но непогода помогла мне

скрыться в вечных снегах Гваддарамы[32]. Один добрейший монах, милостью