Верити слышала, как ее неровное дыхание эхом отдается от стен в тиши комнаты. Потом она услышала кое-что еще. Кровь застыла в жилах – за ее спиной был другой человек, и он дышал – хрипло, прерывисто. На миг ее ум оцепенел. Потом она взмолилась: пусть будет кто угодно, только не он! Мистер Дурбин, конюх Уоллес – все равно.

Кто угодно, кроме его.

– Мадам, прошу пожаловать в мой кабинет через полчаса, – сказал мистер Сомерсет на хорошем французском с едва заметной дрожью в голосе.

Боже!

Когда за ним закрылась дверь, Верити не могла шевельнуться добрых несколько минут. Только сорвала с лица платок и уставилась на дверь, закрыв руками рот.

Потом вскочила и заметалась как безумная. Наскоро вытерлась, кое-как оделась, вытерла ванну, вытерла разлившуюся по полу воду. Побежала к себе и непослушными руками попыталась привести в порядок волосы.

Однажды он назвал ее красавицей, тогда она все еще была молода. Увы, женщина с безумным взглядом, смотревшая на Верити из зеркала, была немолода и не так уж красива. В силу профессии ей приходилось проводить почти все рабочее время в среде, неблагоприятной для кожи и рук. Она пыталась бороться с влиянием кухонных миазмов и подкрадывающейся старостью с помощью домашних кремов и мягчительных средств. Но как убрать четкие линии, что успели сплести паутину в уголках глаз, или дряблость кожи, наметившуюся под подбородком?

Верити убрала волосы в тугой пучок на затылке, надела чистый фартук и приколола камею возле горла. У женщины, смотревшей на нее сейчас из зеркала, был вполне респектабельный вид, как у гувернантки или служащей Армии спасения. Разве эту женщину могли застать в чужой панне, ласкающей себя в таких местах, что и говорить неудобно?

Верити застонала, закрыв руками лицо.

* * *

Дверь в кабинет была приоткрыта. Горел свет. Верити слышала, как мистер Сомерсет расхаживает по кабинету. Он не находил физического покоя. Ее нервы были натянуты точно струна.

Итак, вот он, момент истины. Три тысячи с лишним дней и ночей – надежды и мечты, иллюзии и разочарования.

И они не жили долго и счастливо.

Конец.

Верити постучала ровно в тот момент, когда истекли положенные полчаса. Стюарт ждал – он услышал, как мадам Дюран вошла в коридор тремя минутами раньше. Тем не менее стук заставил его пульс учащенно забиться.

– Войдите, – велел он.

Каким-то чудом Стюарт вспомнил про оставленный на плите чайник. Поэтому успел сделать себе чаю и отнести его в кабинет вместе с печеньем. Но не смог отведать ни того ни другого. Пришлось плеснуть на два дюйма виски и выкурить три сигареты, чтобы унять дрожь в руках и успокоить взвинченные нервы.

Эта женщина и сейчас стояла у него перед глазами, прекрасные груди и шаловливые пальцы. Ему хотелось бы облизать эти пальцы, впитать ее сок до последней капли. Разложить ее на постели и брать раз за разом, пока не потемнеет в глазах.

Это все из-за долгого воздержания, твердил себе Стюарт. Жизнь сложилась так, что он вынужден был блюсти целомудрие уже десять лет. Поэтому совершенно неподходящая женщина сумела зажечь огонь в его добродетельной душе. Но в душе Стюарт знал, что обманывает сам себя. В этой мадам Дюран было нечто неотразимо притягательное.

Загадочная сила, сродни той, что удерживает Луну на орбите вокруг Земли.

Стюарт молил Бога, чтобы еретическая власть, которую имела над ним эта женщина, проистекала исключительно из ее тайны. Один взгляд – й тайна развеется. Тяжело вздохнув, Стюарт отошел от окна, где стоял, прижавшись лбом к холодному стеклу. Решительно, ему бы нырнуть в бассейн, проплыть пару кругов! Потом сел к письменному столу.

Она так и не вошла. Край ее подола колыхался на пороге кабинета. Стюарт прислушивался изо всех сил, и сквозь отдаленный гул уличного движения и чрезмерно усердные рулады уличных музыкантов на Букингем-пэлис-роуд смог уловить звук ее тревожного дыхания.

Стюарт поднялся. Этикет и внешние приличия, которые он так ненавидел.

Он был почти в дверях, когда мадам Дюран приглушенно заговорила по-французски:

– Месье, умоляю, погасите свет. Она хотела, чтобы он выключил свет!

– Почему?

– Потому что... Мне так стыдно смотреть вам в лицо. – В ее голосе не было и следа того жаркого соблазна, который он надеялся услышать. Соблазнительница заговорила робко, смущенно: – Прошу вас, сэр.

Стюарту вовсе не улыбалось очутиться наедине с ней в темноте. Совершенно неприлично и недопустимо. И помешает развеять таинственное наваждение.

– Умоляю, сэр!

Мадам Дюран была не просто смущена – он ясно слышал отчаяние в ее голосе. Стюарт подумал, тяжело вздохнул и уступил.

Он вернулся к столу и потушил настольную лампу. На мару мгновений он ослеп. Ее платье шелестело – шерстяная юбка поверх нижних юбок из фланели. Шаги, сначала отчетливые – каблуки щелкали по деревянному полу, – сделались приглушенными, когда она ступила на самаркандский ковер, привезенный из Индии.

Потом его глаза привыкли к темноте. В скудном свете, что сочился в окно, он рассмотрел женский силуэт. Чернильная темнота на фоне прозрачных ночных теней.

Стюарт почти сразу пожалел о собственной галантности. Он вызвал ее только затем, чтобы увидеть в лицо. В его планы вовсе не входило подстегивать любопытство! Он нашарил на столе стакан с виски и залпом осушил его.

В комнате повисло молчание. Пусть. Все равно он не мог придумать, что сказать. Боялся показаться глупым или похотливо-сладострастным.

«Сделай это снова. Позволь мне смотреть. Дай взглянуть на твое лицо, когда дойдешь до вершины!»

– Вы хотели видеть – поговорить со мной, сэр?

Ее голос донесся из самого дальнего угла кабинета – мадам Дюран постаралась держаться от него на почтительном расстоянии. Несомненно, темнота и расстояние были призваны сохранить ее респектабельность. Но Стюарт думал только о манящей тени, залегшей меж ее ног.

– Мой обед, – сказал он, удивляясь холодности собственного голоса. – Говорила ли с вами миссис Аберкромби?

Мадам Дюран ответила не сразу. Неужели, как и он, была поражена темой беседы?

– Обед на восемнадцать персон, на следующей неделе?

– Именно. Вы все поняли?

– Да, сэр.

– Отлично, – сказал Стюарт.

Снова воцарилась тишина. Почему, из каких непристойных соображений, он не решается ее отпустить? Жалкое удовольствие сидеть в темноте в пятнадцати футах от нее, но все же лучше, чем ничего.

Она заговорила первой:

– Желаете взглянуть на меню, сэр?

– Нет, в этом нет необходимости.

– Желаете... – Она осеклась. – Желаете, чтобы я приготовила к ужину что-то особое?