Закон о наследстве показывает, что в Царьграде жили из русских не только простые работники, вроде Фотиевых молотильщиков и провевальщиков зерна[101], но и обеспеченные люди, об имении которых стоило хлопотать и даже стоило установить по этому предмету закон, не говоря уже о том, что такой закон свидетельствует также о крепких правомерных понятиях относительно имущества вообще.

«Все это, – замечает Эверс по поводу этой статьи, – свидетельствует о неожиданном развитии купеческой промышленности». К тому же кругу крепкого состояния этой промышленности относится и объясненный нами закон о скрывающемся злодее-должнике. Неожиданное в немецком воззрении на Древнюю Русь происходит от того пустого места, какое было расчищено для норманнских деяний самими же немецкими учеными. Олегов договор лучше всего показывает, что он был только увенчанием очень древнего развития купеческой промышленности по всей стране и особенно между Балтийским и Черным морями.

В обеих хартиях Олега говорит и пишет к грекам Русь. Она является главным деятелем и устроителем договора. Она изъявляет и предлагает мир и любовь от всей души и всей воли, на всегдашние лета. Ясно, что в этой любви и мире больше всего нуждается она, Русь, а не греки. А как она разумеет этот мир и любовь, на это весьма обстоятельно отвечает содержание договоров, которые вообще очень явственно рисуют стремление первоначальной Руси установить с греками добрый и прочный порядок не в военных, а именно в гражданских, торговых делах.

В обеих хартиях Русь представляется как бы купцом, предлагающим свой товар, под видом различных условий; грек стоит, слушает, рассматривает и утверждаешь сделку своим согласием исполнить сказанные условия. Но и он выторговал себе необходимые ограничения для свободных действий Руси, которые вполне и обличают, какова была Русь с другой, собственно военной стороны. Он потребовал, чтобы продовольствия не давать тем, кто ходит в Царьград без купли-торговли, следовательно, было немало и таких, которые назывались только купцами, но приходили в Царьград с иными целями. Вот почему греки требовали, чтобы русь не творила бесчиния в Греческой земле, чтобы жила за городом, в одном указанном месте, да и то с паспортами, и в город за торгом ходила бы одними назначенными воротами, под охраной царского чиновника, без оружия, числом не более 50 человек. Ясно, что и купеческая русь отличалась характером мстителя, который не выносил и малейшего оскорбления и тотчас разделывался с обидчиком по русскому обычаю. В этом характере руси и заключался ее страшный, разбойный облик, который и до сих пор выставляется как бы существенным качеством ее древнего политического бытия. Что в ее среде бывали озорники, воры, злодеи, об этом нечего и спорить; но именно договор Олега вполне и обнаруживает, как сама Русь смотрела на таких злодеев и как она хлопочет об уставе и законе, хорошо понимая, что злодейские дела происходили больше всего от неправды самих же греков.

Русь, судя по договору, имеет весьма отчетливое понятие о широте и полноте власти греческого царя, которого поэтому называет не только царем, но и великим самодержцем. Она таким образом хорошо знает, в чем заключается идея самодержавия, но она вовсе не ведает этой идеи в своем политическом устройстве. Хартии Олега раскрывают, что политическое существо Руси заключалось в городовом дружинном быте, что Русская земля составляла союз независимых между собой городов, во главе которых стоял Киев. В городах сидели светлые князья или светлые бояре. В Киеве сидел великий князь, старший над всеми остальными, у которого остальные князья находились под рукой. Однако эти подручники, по-видимому, были совсем независимы, по крайней мере настолько, насколько это объясняет очень простой титул великого, старейшего – и только. Вот почему мир и договор с греками устраивается «по желанию всех князей» и вдобавок по повелению от всей Руси. Послы идут от великого князя и от всех светлых бояр-князей, дают ручательство от всех князей, требуют и от греков, чтобы хранили любовь к князьям светлым русским и ко всем живущим под рукой великого князя. Таким образом, с греками договаривается не один великий князь, а вся община князей, все княжье. Князья же, как заметил и договор, сидели в своих особых городах. От каждого города в Царьград хаживали свои особые послы и свои гости, которые особо по городам получали и месячное содержание от греков, а это, со своей стороны, свидетельствует, что главнейшими деятелями в этих сношениях были собственно города, а не князья и что князь в древнейшем русском городе значил то же, что он значил впоследствии в Новгороде. По этой причине и самые имена князей нисколько не были важны для установления договора. Договор о них и не упоминает.

Очень любопытно постановление Олега давать на русские города уклады. Если такой устав вместе с данью на две тысячи кораблей по 12 гривен на человека можно почитать эпической похвальбой и прикрасой, то все-таки несомненно, что эти уклады явились в предании не с ветра, а были отголоском действительно существовавших когда-либо греческих же даней, распределяемых именно по городам.

Уклад в отношении дани значит то, что уложено, положено, определено до постоянной уплаты. Это то же, что и теперешний подушный оклад подати или оклад жалованья. Ежегодные дани, дары, стипендии, субсидии еще Рим давал роксоланам, например при императоре Адриане в 117–138 годах. Затем унны получали с Царьграда ежегодную дань сначала в 350 литр, а при Аттиле в 750 и даже 2100. В VI столетии ежегодную дань получали унны-котригуры. Все это были жители нашей Днепровской стороны. Естественно также предполагать, что получаемая дань распределялась между варварами в меру участия разных их племен или земель в общей помощи, в общих походах. Несомненно, что дележ был справедливый и каждый получал столько, сколько приносил своим мечом пользы общему делу. Если очень многие никак не желают признавать в роксоланах и уннах наших славян, то все согласны по крайней мере в том, что в полках Аттилы ходили среди прочих и славяне; а если они ходили, то, стало быть, непременно участвовали и в дележе ежегодных укладов, а потому память, предание о таких укладах по землям, по городам, могла сохраняться на Руси еще с роксоланских времен, и народная былина очень основательно могла присвоить эти уклады победоносному Олегу.

Варвары античного и Среднего века при нашествиях на римские и византийские области всегда собирали свои дружины с разных концов своей дикой страны, всегда и везде, в Галлии, например, при Цезаре, и в Скифии еще от времени Митридата, собирались в поход точно так же, как наш Олег, приглашая на общую добычу или для общей цели всех соседей. Все так называемые полчища Атиллы, подобно полчищам Наполеона, состояли из множества разнородных дружин, которые по естественным причинам должны были получать из завоеванных ежегодных даней свои уклады – оклады. Все это необходимо наводит на мысль, что Олеговы уклады могут служить драгоценным свидетельством участия наших северных и днепровских племен в войнах роксолан, готов, уннов, аваров и т. д.; а уклады именно на города могут свидетельствовать и о существовании у нас городов от самых древних времен.