Для новорожденной Руси это пришествие сильных кочевников было великим несчастьем. Только что с большими трудами был совсем очищен и по-граждански устроен договорами прямой путь к Царьграду и, следовательно, вообще к странам высшего развития, как поперек этого самого пути растянулось идолище поганое и залегло все дороги, охватило все движения Руси на юг. На первых же порах у русского птенца подрезаны были крылья. Для греков это было хорошо. Греки боялись Руси, боялись болгар и венгров, и потому печенежское могущество для них являлось самым желанным оплотом против северных беспокойных соседей. Они очень здраво и дальновидно рассуждали, что с печенегами надо всегда обходиться очень дружелюбно, вступать в союзы, каждый год посылать к ним послов с дарами, а их послов или заложников принимать и содержать в Царьграде со всякими услугами и почестями. Первое дело – они живут вблизи Херсона, на который могут нападать, а главное – они граничат с Русью и могут ей вредить самым чувствительным образом. Теперь руссы вполне должны зависеть от того, в дружбе или во вражде они с печенегами; теперь без союза с печенегами им нельзя ни с кем воевать, потому что, как скоро они уйдут в поле, печенеги тотчас явятся в их землю и станут ее опустошать; теперь руссы без пропуска печенегов не могут свободно проходить и в Царьград ни для войны, ни для торговли; теперь союзом, письмами, дарами греку всегда можно сподвигнуть печенега на эту кровожадную Русь, а также на венгров и болгар. Так описывал новые обстоятельства Руси сам греческий император, современник Игоря Константин Багрянородный.

Он рассказывает и о порядке, в каком происходили сношения греков с этим варварским народом. Византийский посол приезжал прежде в Херсон и посылал к печенегам, требуя проводников и заложников. С проводниками отправлялся в путь, а заложников оставлял в херсонской крепости под охраной. При этом печенеги, ненасытные и жадные, бесстыдно выпрашивали и даже требовали у посла много подарков, проводники за свой труд и за лошадей, заложники на себя, по случаю сидения в Херсоне, и на своих жен, остававшихся дома, в разлуке с ними. Приезжал посол в их землю, они требовали уже не посольских, а императорских подарков, а проводники опять требовали даров для своих жен и родственников, которых оставили дома. При возвращении в Херсон проводники снова выпрашивали плату за труд и лошадей. Когда посол приплывал на корабле к той орде, которая занимала русский берег моря, между Днестром и Днепром, то он, вероятно из боязни, не выходил из судна на берег, но через посланного давал знать о своем прибытии, требовал заложников, которых помещал у себя на кораблях, и давал заложников со своей стороны. Потом на кораблях же исполнял посольство, приводил союзников к клятве и раздавал им императорские дары.

Особенно печенегов боялись венгры. Однажды греческие послы предложили венграм изгнать печенегов и занять их земли, принадлежавшие прежде венграм же. Тогда все венгерские князья закричали в один голос: «Как это возможно! Это народ бесчисленный и кровожадный, никаких сил не станет победить его. Не говорите нам таких речей. Узнают об этом печенеги – беда нам!» Венгры много раз были побеждаемы и разбиваемы печенегами наижесточайшим образом, почему и жили в большом страхе.

Русские не боялись, но иногда войной, иногда миром заставляли варваров уважать русское имя. Однако, во всяком случае, печенежская дружба доставалась Киеву недешево. Вероятно, Игорь в стесненных обстоятельствах немало заплатил и за то, что бы на первых порах умириться с новым врагом. Спустя пять лет после этого мира он уже воевал с новыми друзьями.

Поселившись в степях Нижнего Днепра, печенеги скоро поняли выгоды своего местожительства между Русью и Корсунем и стали заниматься торгом, т. е., в сущности, стали провожать торговые караваны корсунцев в Русь (к Киеву), в Хазарию, к устью Волги и в Цихию, как тогда называлась вообще сторона Киммерийского Боспора на кавказском его берегу. Так, вероятно, и прежние степняки днепровской местности, начиная со скифов, служили за хорошее вознаграждение проводниками, охранителями в торговых путешествиях греков.

Это был народ великорослый, длиннобородый, усатый, на вид свирепый, отличный наездник на коне, изумительный стрелок из лука. Одевались они в короткие кафтаны до колен; при вооружении носили кольчуги и шлемы. Подобно древним скифам, их главнейшее оружие составляли колчан, наполненный стрелами, и кривой лук в налуче, висевшие сбоку, за спиной, на поясе. Носили также обоюдоострый трехгранный меч – кинжал. Кроме того, употребляли копья, простые, и длинные, и короткие метательные. На копьях же носили прапоры или знамена. Употребляли в дело аркан или железный крюк. Начинали битву ужасным криком и тучею стрел. Наводили ужас своими конными атаками.

По отеческому обычаю, они сначала стремительно бросались на противника, осыпали его тучею стрел, ударяли в копья. Но проходило немного времени, и они с таким же стремлением обращались в бегство, заманивая врага в погоню за собой. Если это удавалось и неприятель бросался вслед за ними, они, выждав минуту, внезапно поворачивались к нему лицом и снова начинали бой, каждый раз с новым мужеством и с новой отвагой, с новым беззаветным натиском. Такую хитрость они повторяли до тех пор, пока значительно не утомляли неприятеля. Тогда, обнажив мечи, они также внезапно со страшным воинственным криком, быстрее мысли, бросались врукопашную и начинали косить без разбора, направо и налево, и нападающих и бегущих. Когда им приходилось обращаться в действительное бегство, они точно так же отступали быстро, всегда «стреляя назад и в то же время не забывая бежать вперед». Если преследование достигало наконец их коша или кочевого стана, состоявшего из крытых кожами повозок, тогда с обычным проворством и быстротой, среди открытого поля, из тех же повозок они устраивали своего рода крепость; они ставили и связывали повозки одну к другой в виде круглого городка и сражались из-за них, как из-за вала. Внутри, из повозок же строили косые проходы, куда скрывались в случае опасности или уходили для отдыха. Это были кочевничьи крепкие стены, которые приходилось брать, как настоящее укрепление. Надо при этом заметить, что в повозках всегда находились их жены и дети и все имущество. По-русски эти повозки назывались вежами. Судя по позднейшим изображениям половецких веж, они состояли из четырехугольного ящика, поставленного на двух колесах и крытого шатром, сшитым из кожи или из толстого холста. Не потому ли Анна Комнина сравнивает их с башнями, говоря, что «печенеги ограждали свое войско крытыми повозками, будто башнями». В днепровских степях у чабанов или пастухов еще и теперь встречаются повозки, устроенные подобным же образом – ящиком на двух колесах, только с другой покрышкой. Вежи составляли сокровище варваров и вместе с тем защиту, а потому употреблялись во всех случаях, где требовалось постоять за себя. Распределяя полки отрядами, они ставили между ними и ряды повозок, так что каждый отряд должен был драться еще с большим ожесточением в виду своих домов, своих семей. Повозки вообще служили в их действиях точкой опоры и, конечно, всегда ставились в наиболее выгодных и безопасных местах.

Для засады печенеги пользовались каждой ложбиной, каждой балкой, откуда появлялись внезапно, вырастая точно из земли. В случаях переправы через реку они устраивались таким образом: вместо лодки спускали на воду мешок, плотно сшитый из воловьей кожи и набитый соломой или тростником; садились на него верхом, складывали на него же седло, оружие и все походное имущество; привязывали мешок к хвосту лошади и пускали ее плыть вперед.