А главный редактор, прочитав очерк, расцеловал молодого журналиста троекратно, распорядился немедля поставить статью в номер и тут же предложил Полуянову переходить на «вечерку» (вечернее отделение журфака) и занять в газете вакансию штатного корреспондента. «Можно я у вас внештатником все-таки буду? – отклонил чрезвычайно лестное предложение Дима. – А то меня в армию загребут».

Когда газета вышла, статья получила большой резонанс. Рассказывали, что ее читали и она понравилась даже столь диаметрально противоположным друг другу людям, как Горбачев и Солженицын.

Сейчас, зимним днем двадцать первого века, подъезжая по МКАД к Ленинградке, Дима пересказал тот свой давний очерк «эстонцу» Тофику.

– Что с той семьей, интересно, сейчас стало? – задал неожиданный вопрос азербайджанец из Кохтла-Ярве.

– Не знаю, – пожал плечами Дима.

Он говорил сущую правду: не в традициях журналистики возвращаться к своим прежним героям – разве что в их жизни произойдет вдруг что-то совсем из ряда вон выходящее. Репортер похож на ветреного любовника: он не оглядывается назад, он всегда летит вперед – от темы к теме, от героя к герою, от победы к победе.

– А интересно было бы, да, – спросил Тофик Микаэлович, – узнать, как они живут?

– Да вряд ли, – сделал мину Полуянов. – Сидят, наверно, по-прежнему в своем Григишкесе. Трудятся. Только зарплату в литах (или что там у них за валюта?) получают.

Сам же подумал: хорош он будет, если явится к главному редактору с заявой на загранкомандировку (а чем еще считать нынче визит в Литву?) на тему: «Очерк о многонациональной семье Иванаускасов». Далеко же его пошлет главнюга!

За разговорами (слава богу, Дима хоть отвлекся от мучивших его мыслей о Наде) они доехали до станции метро «Водный стадион». Журналист вышел, по-царски расплатившись с водилой – дал ему четыреста рублей.

– Ты знаешь, – сказал он шоферу на прощание, – что в советские времена такой судья был – Тофик Бахрамов?

– Знаю! – приосанился джигит. – Я его внук.

– Болтун ты, а не внук, – засмеялся Полуянов, захлопывая дверцу. – Пока, эстонец!

Он направился к деревянному кафетерию возле рынка. «Хорошо бы, – подумалось Диме, – всех наших скинхедов, а также политиков, выступающих за чистоту Москвы, и прочих фашистов определить на черные работы. На места таджиков-дворников, которые в пять утра начинают снег сгребать. Или узбеков-асфальтировщиков. Или «бомбил»-азербайджанцев. Тогда бы криков о «чистоте столицы» явно поубавилось. А может, и кавказцев (а заодно и негров с перуанцами) избивать на улицах перестали».

Полуянов на своей шкуре знал, какая тяжелая работа у таксистов (в девяносто девятом году, когда делал статью для рубрики «Репортер меняет профессию», две недели колесил на своей «шестерке» по столице). А после второго курса он в поисках длинного рубля лето отработал асфальтировщиком – еще более черный и неблагодарный труд.

Мысли о Наде снова нахлынули, когда журналист зашел в полупустое кафе и увидел за дальним столиком Савельева. Опер уминал отбивную, запивая ее пивом.

Не успел Дима сесть, к нему подлетела официантка – естественно, тоже кавказка.

– Вам принести меню?

– Принесите мне все то же самое, что товарищу, – кивнул репортер на майора.

– Хорошо, присаживайтесь, пожалуйста.

Увидев пищу, Дима понял, насколько он голоден:

Последняя его трапеза состояла из чашки кофе в полседьмого утра. И ту не дал допить звонок в дверь.

– Давай, Димуля, – оторвался от отбивной опер, – быстренько напиши мне заяву.

Майор вытер рот и руки салфеткой и вытащил из папочки листок бумаги и дрянную авторучку.

– О чем?

– Как о чем? У тебя ведь, кажется, девушка пропала? Вот об этом и пиши.

– А что вдруг такое случилось? Раньше ты меня в ментовку по месту жительства гнал, а теперь сам заставляешь заяву писать?

– Ты давай пиши, – уклонился от ответа майор. – На имя начальника УВД Первого Северного округа «гэ» Москвы генерал-майора Ухваткина Пэ Эм.

– И про диски с записями писать? И про сегодняшнего мужика в белом фургоне?

– Нет. Про это я тебя потом отдельно опрошу.

Покуда Полуянов писал заявление, опер окончил трапезу, допил пиво и коротко удовлетворенно рыгнул. Официантка с поклоном поднесла заказ Диме:

– Кушайте на здоровье.

Полуянов протянул через стол бумагу майору.

– Еще вчера никакого заявления было не нужно. А сегодня – «давай, давай». Что-то все-таки случилось?

Майор аккуратно засунул листок в свою папочку из кожзаменителя.

– Случилось.

– Что?

– Сегодня мы получили ориентировку из главка. Четыре дня назад ушла из дома и не вернулась некто Мария Бахарева, семнадцати лет, студентка первого курса Высшей школы экономики. Судя по присланному нам фото, это именно та девчонка, которая на твоем первом диске распинается, просит папочку о выкупе.

– А на втором, сегодняшнем, диске ей уже отрезают руку… – задумчиво проговорил журналист.

– Ты диск этот мне принес?

– Да. А почему о похищении этой Бахаревой только сейчас вам объявили?

Майор поморщился.

– У нее папаша – большая шишка на семи холмах. Зампрефекта одного из округов Москвы, Бахарев Роман Иванович. Он, видимо, все прошедшее время хотел решить вопрос своими методами, через собственные связи.

– Какие связи?

– Не знаю. На Петровке, наверно. Или среди бандитов… Теперь, когда неофициально у него ничего не получилось, он, видать, решил пойти обычным путем. Но время-то уже упущено…

– Ты думаешь, эту Бахареву похитил тот же человек, что и Надю?

– Есть и такая версия, – уклончиво отвечал майор. – Чего ты не ешь?

– Аппетит пропал.

Теперь, когда девушка с сегодняшнего диска – та, которой отпиливали руку, – обрела имя и у нее появились родители – ужасная сцена, и без того стоявшая у Димы перед глазами, казалась еще отвратительней. Комок снова подступил к горлу.

– Тогда подумай, дорогой мой спецьяльный крыспондент: как может быть связана пропавшая четыре дня тому Мария Бахарева с твоей Митрофановой.

– Понятия не имею.

– Я же говорю, Полуянов: подумай! А это значит: пошевели извилинами. Вспомни.

– Внешне они совершенно не похожи… – задумчиво произнес Полуянов.

– Вот именно.

– И я никогда не слышал, чтобы Надя упоминала эту фамилию – Бахарева. И имя Мария тоже. Они не были подружками, это точно. А не то я бы знал.