Проиллюстрируем это на примере эпизода рассказа Аркадия Аверченко «Берегов – воспитатель Киси».

«– Кися, – сказала Талалаева, – вот твой будущий наставник, Георгий Иванович, – познакомься с ним, Кисенька… Дай ему ручку.

Кися – мальчуган лет шести-семи, худощавый, с низким лбом и колючими глазками – закачал одной ногой, наподобие маятника, и сказал скрипучим голосом:

– Не хочу! Он – рыжий.

– Что ты, деточка, – засмеялась мать. – Какой же он рыжий?.. Он – шатен. Ты его должен любить.

– Не хочу любить!

– Почему, Кисенька?

– Вот ещё, всякого любить.

– Чрезвычайно бойкий мальчик, – усмехнулся Берегов. – Как тебя зовут, дружище?

– Не твоё дело.

– Фи, Кися! Надо ответить Георгию Ивановичу: меня зовут Костя.

– Для кого Костя, – пропищал ребёнок, морща безбровый лоб, – а для кого Константин Филиппович. Ага?.»

Перед нами «театр одного актёра»: став объектом всеобщего внимания, избалованный мальчишка тут же «закачал ногой, наподобие маятника» и заговорил «скрипучим голосом» всякие гадости. Причём не без поддержки со стороны взрослых: мать жеманно потакает его выходкам, а отец (как потом выясняется) учит хамски реагировать на вопрос об имени. В данной ситуации ребёнок ничем изначально не расстроен, не раздражён, не встревожен – он просто невоспитанный маленький грубиян и капризуля.

Другой случай – сильная увлечённость каким-то предметом, поглощённость каким-то занятием: новая игрушка, что-то увидел на земле, во дворе появились качели и т. п. Если на несколько следующих подряд настойчивых просьб («идём домой!», «брось каку!», «садись обедать!») малыш не реагирует должным образом – это ещё не значит, что он упрямится. Скорее всего, он просто полностью захвачен зрелищем или событием – и просто «не слышит», то есть не воспринимает повеление как адресованное лично ему и не способен быстро переключиться.

Но если ребёнок демонстрирует явное понимание происходящего, включённость в ситуацию (оборачивается на голос, хоть на секунду оставляет своё занятие) и при этом произносит нечто вроде: «Отстань!»; «Не видишь, я занят?»; «Вот сами и идите домой!» – тогда это уже верный признак упрямства.

Одна моя знакомая маленькая девочка – записная вредина! – любила в подобных случаях неизменно повторять: «Не хочу – не буду – попугай Каруду!» При чём здесь герой сказки «Айболит» – понять не мог никто, но зато было очевидно, что мы имеем дело с самым что ни на есть явным и закоренелым упрямством. Отказ, протест превращались в насмешку, издёвку над старшими. Старшие, знамо дело, психовали и бегали на консультации к психологам, за советами к педагогам и более опытным знакомым. Да всё без толку – магическая «каруда» продолжала всех третировать и изводить. Как от неё наконец избавились – читайте в следующей главе…

А пока сделаем вывод первый: чтобы верно распознать упрямство, надо прежде всего оценивать не внешние, формальные реакции ребёнка (упирается, ноет, плачет), а степень осознанности и общую направленность его поведения.

В противном случае это никакое не упрямство, а конфликт – столкновение противоположных мнений, взглядов, позиций. В конфликте всегда возникает альтернатива -возможный, реально существующий иной способ поведения или вариант развития событий. А настоящее упрямство «не предлагает» ничего конструктивного, оно лишь «возражает», «отвергает» или «требует» (см. определение выше). Другое дело, что всё это может вам не нравиться, вас не устраивать, противоречить вашим собственным взглядам и представлениям.

Упрямясь, ребёнок нередко отвергает то, что на самом деле любит или действительно ценит. Или, напротив, требует нечто, на поверку не сильно-то ему и нужное либо уже переставшее быть желанным. Вспомним Родьку из уже цитированной повести Ирины Христолюбовой, которому «в общем-то не очень хотелось загорать, но он привык всегда настаивать на своём».

Рассмотрим оба случая по отдельности.

Допустим, малышу нравится кормить уток на пруду, но в какой-то момент он категорически отказывается идти туда и едва ли не с плачем тянет бабушку гулять в другое место… Или обычно с удовольствием ест омлет, но однажды садится завтракать – и симпатий к омлету как не бывало… Или всегда любил и неплохо для своего возраста умел рисовать – и вдруг нате вам, как отрезало… Или раньше поход в гости к родственникам был праздником, но вот приходит день очередного визита – и вместо радостного «ура!» звучит капризное «не-е-ет!»…

Второй случай возникает, например, в такой ситуации. «Дай мне лопату!» – настойчиво требует четырёхлетка у брата-подростка, копающего грядку на даче. Лопата едва ли не в рост карапуза, тяжёлая и грязная, у ребёнка полно игрушек для песочницы, одних лопат штук пять – но сейчас нужна именно эта, потому что только она – «взрослая».

Ещё пример: малыш гуляет с родителями в лесопарке; дойдя до развилки, настырно командует: «Туда!» Мама с папой (правдиво, убедительно, подробно) объясняют, что «там» – грязь, слякоть, нет тропинки, поваленные деревья. «И вдруг там волки водятся» – для верности добавляет папа. Но отпрыск твёрд в своём устремлении: «Всё равно – туда!» Он понимает, что родители действительно правы, что они не обманывают. Он даже, возможно, вспоминает, что и раньше уже обходили то место – но всё равно стоит на своём. Почему? Да просто потому, что ему «так хочется».

Отсюда – вывод второй: подлинное упрямство чаще всего безрассудно, оно знает лишь «хочу» и игнорирует «надо».

Иначе говоря, истинный вредина уже достаточно хорошо сознаёт и чётко понимает, чего именно от него хотят, что конкретно запрещают в данный момент, но всё равно делает иначе, по-своему, «как хочется».

Например, если, презрев все «нельзя», по лужам шлёпает полуторагодовалый кроха – это можно списать на простое детское любопытство, желание «исследовать мир». Но если подобным образом ведёт себя ребёнок лет шести – есть повод заподозрить его в форменном упрямстве. То же самое относится к популярным сюжетам, вроде «сыпать песок в глаза соседу по песочнице», «разбрызгивать воду в ванной», «скакать по пружинному дивану», «плеваться косточками», «включать громко музыку» и т. п.

«…Родька независимо положил руки на стол, как будто весь стол принадлежал только ему.

– Сядь прилично, – сказала мама.

– Я и в школе так сижу! – он ещё шире раздвинул локти.

Мама нахмурилась.

Но на Родьку „нашло“. Он чувствовал, что ни за что не уберёт руки со стола, хотя понимал, что надо убрать. Все молча смотрели на него. Все осуждали. Ему хотелось убежать, но он сидел, вцепившись в скатерть, и его можно было унести отсюда только вместе со столом».