У других при виде его угрюмого лица и фигуры возникали ассоциации, связанные со странными, необъяснимыми звуками и криками, которые доносились из дома заклинателя змей посреди ночи. Ходили слухи о связи обитателей того дома с темными силами, о том, что они занимаются черной магией. Были даже слухи о призраках и душах, которые возвращаются из царства мертвых с их помощью. Люди боялись его и его отца, но только не я. С того дня, как мне стало известно, что усмехающийся череп в их доме — дело его рук, во мне с каждым днем росло желание знать о нем все больше и больше. В течение многих лет я дружил с его младшим братом, Рамешем, а на самом деле искал дружбы и пристально наблюдал за таким недосягаемым для меня Раджем. Все, что касалось его жизни, было покрыто тайной и очень интересовало меня.

Радж был худощав, в вечно грязной одежде, с волнистыми немытыми волосами цвета бронзы, и от него исходил специфический, ужасно неприятный запах дикого животного. И конечно, я от матери слышал историю о том, как он в детстве жевал битое стекло перед всеми на рынке, после чего и пошли разговоры о его связи с темными силами.

Спрятавшись, я с благоговейным трепетом и страхом наблюдал, как он направляется к ульям на заднем дворе. Я не испытываю особой любви к пчелам и никогда не забуду тот день, когда Ах Кау из соседнего дома бросил камень в один из ульев и весь рой взметнулся вверх темным сердитым облаком, заревев подобно водопаду. Как раз в этот момент японские солдаты с их длинными ружьями ждали во дворе дома, когда Радж принесет им мед (к тому же бесплатно). Несмотря на происшедшее, Радж решительно и без тени страха опускал руку в гудящие ульи и мягко забирал их драгоценный мед. Иногда они жалили его, но он был невозмутим и только небрежно вытаскивал их черные жала из своего раздувающегося лица. В какой-то момент на его лице уже был целый рой, который издалека казался лишь омерзительной желтой бородой.

Я был потрясен.

До того как Радж вошел в мою жизнь, я был бойскаутом днем, вечером воровал фрукты, а иногда по выходным я становился одним из каторжников в кандалах или их защитником. Брат Раджа, Рамеш, Ах Кау и я были членами мальчишеской банды, которая обносила чужие фруктовые сады и организовывала жестокие драки с другими бандами таких же мальчишек. Кажется невероятным, что когда-то мы действительно жестоко дрались, вооруженные велосипедными цепями, палками и камнями. Мы собирались за старым рынком и нападали на «врага», бешено крича, швыряя камни и размахивая цепями от велосипедов. Мы успевали избить друг друга до крови, пока опомнившиеся растрепанные китайские домохозяйки не начинали выбегать из своих домов, проклиная и размахивая своими метлами. Они били нас по голове, а иногда успевали ухватить за ухо тех, кто был слишком поглощен дракой. Однако быть пойманным за ухо было намного хуже, чем получить от кого-то сто ударов цепью от велосипеда. Но самым ужасным были их проклятия, которые они кричали пойманному прямо в ухо: «Дьяволы, черти, маленькие противные дьяволята! Подождите! Вот узнают об этом ваши матери!!» Остальным ничего не оставалось, кроме как бросать в их сторону кровожадные сердитые взгляды и, угрожающе размахивая руками, немедленно бежать с места боя со всех ног. Эти поединки были для нас самым лучшим развлечением, хотя они и случались крайне редко.

В основном мы были довольны тем, что просто смогли украсть на бахче самый большой и самый лучший арбуз. Мы тащили самый крупный темно-зеленый плод в безопасное место и наедались до отвала сочной сладкой красной мякотью. После этого мы вытягивались прямо на земле, разбросав руки и ноги в разные стороны, и стонали, глядя в синее небо. Однажды, когда мы воровали арбузы на поле, полуодетый мужчина выбежал из грязного старого шалаша. Он замахал кулаками и грозно закричал: «Эй вы, жадные свиньи! А ну-ка идите сюда!» Один из мальчиков в ужасе завизжал: он понял, что мы воровали арбузы на бахче его дяди. Его дядя еще долго гнался за нами, ругаясь и проклиная нас по-китайски.

Иногда мы забирались и во фруктовые сады. Мы влезали повыше на деревья и наедались сладких манго и нефелиумов просто до тошноты. Это продолжалось до тех пор, пока один из владельцев сада не купил огромную черную сторожевую собаку. Должен сказать, что собака довольно грозно лаяла, но мы обрушили на нее просто ливень из гнилых фруктов, и бедное животное удрало от нас с поджатым хвостом. С того момента мы больше не лазили по фруктовым садам. Только тогда, когда мы услышали, что кто-то отравил собаку, мы поняли, что кто-то более удачлив в этом деле.

Не реже, чем раз в неделю, мы прятались за большой старой китайской пекарней в центре города, надеясь украсть сладкие булочки с начинкой из тертого кокоса с патокой. Пока водители загружали свои фургоны, развозившие булочки по всем буфетам города, мы успевали украсть кучу этих булочек. Булочки были такие горячие! Но каждый из нас все равно с удовольствием набивал полный рот этой приятной сдобой. Именно во время этих смелых грабежей мы поняли, почему буфет около пекарни продавал самый дешевый рис и курицу во всем Куантане. Вы могли получить вполне приличную порцию всего за двадцать центов. Круглые сутки там было многолюдно. Спрятавшись за мусорными ящиками, мы видели, как привозили больных и мертвых цыплят со всех близлежащих ферм. Бедные птицы с полуоткрытыми глазами, недокормленные, облезлые, пошатываясь, ходили в клетках. Молодой китаец с заячьей губой резал их, затем окунал в большой чан с кипящей водой, ощипывал и бросал в квадратный оловянный контейнер. Время от времени злой повар в грязных черных шортах и белой майке выходил к нему, непрерывно чесался и грубо ругался. Он выкуривал сигарету, затем набирал чисто ощипанных цыплят, держа их за шеи, и возвращался на кухню. А из ресторана слышался громкий смех и выкрики людей, требующих еще риса и цыплят.

А иногда мы просто слонялись в подворотнях, пытаясь подсмотреть за работой какой-нибудь из дешевых, сильно накрашенных проституток. Большинство из них были уродливые и с кислыми лицами. Завлекая клиентов, они стояли яркими стайками, с глазами, выражающими тоску и обреченность, неестественно выпячивая губы, или на обочинах дороги, или на узких глухих улицах, прислонившись к грязным стенам; бесконечно курили и со злостью бросали в нас камни, как только замечали, что мы за ними наблюдаем.

Секс представлял для нас необычайный интерес, и только однажды я стал непосредственным свидетелем самого акта, участником которого был Рамеш и совсем молодая девушка. Был поздний вечер. Ярко-красные губы девушки очень красиво смотрелись на фоне ее черных волос. Мы спрятались за вонючими зелеными мусорными ящиками, забитыми гниющими отходами, и вытаращенными глазами наблюдали за Рамешем и этой девочкой. Со стороны было похоже, что они заключают сделку, и он даже сделал вид, будто уходит, но она улыбнулась, протянула ему белоснежную ручку и застенчиво посмотрела на него. Он вытащил деньги из кармана рубашки и положил в ее протянутую руку. Все началось слишком быстро и развивалось стремительно. Это было даже довольно противно и далеко не так интересно, как я себе представлял. Он приспустил свои брюки и слегка присел, чтобы брюки не спали совсем. Его сильные руки обхватили ее мягкие белые ягодицы. Казалось, ему было все равно, смотрит ли на него в этот момент кто-то или нет; он уперся в ее левое плечо и начал энергично двигаться. При каждом движении она в экстазе кричала: «Ах, ах, ах!» Я видел ее напудренное лицо и то, как она закатывала стеклянные, ничего не выражающие глаза. Никого не волновали ни эти вонючие трущобы, ни эти ужасные заросли зеленых сорняков, которые изо всех сил пытаются расти из любых трещин. Над разрушенными каменными ступенями, стенами с облезшей краской, плотно закрытыми окнами и над покрытыми мхом крышами, на заплате вечернего неба висела ярко-оранжевая мандариновая луна. На лице проститутки не было даже тени удовольствия, даже скуки, вообще никаких эмоций. С красных губ только срывался крик: «Ах, ах, ах!»