Японцы высадились в Пинанге 7 декабря 1941 года.

После просмотра фильма о «сделанных в Японии» мягко падающих бомбах и шуточек о кривоногих солдатах, которые, по нашему мнению, были слишком косоглазые, чтобы точно стрелять, мы были шокированы их внезапным вторжением в нашу жизнь и их контролем над нами. Кто были эти желтые карлики, которые заставили могущественных британцев спасаться бегством ночью? Теперь они в Каунтане. В отличие от глубокого скрипучего голоса, великолепной униформы и полированных ботинок белого мужчины, первый японский солдат, которого я увидел, был некрасив, с лицом крестьянина, желтым оттенком кожи и одет в одежду явно не своего размера. На нем была дешевая, остроконечная матерчатая кепка, края которой свисали до шеи, к его поясу была прикреплена фляга и сосуд из олова для риса, рыбы, соли и бобов сои. Он был обут в парусиновые башмаки с резиновой подошвой со специальным отделением для большого пальца, и в башмаки были заправлены брюки. Вот так выглядел завоеватель, готовый к ужасам грязных тропиков. В дни нашей глупой романтичной молодости мы представляли его особенную черту в виде винтовки и длинного штыка.

— Но они такие же, как мы! — удивленно крикнул я Ах Кау, когда мы в первый раз увидели группу солдат в городе. Рамеш кивнул в знак согласия, но Ах Кау с ненавистью смотрел на солдат. Конечно, он чувствовал ненависть к ним, поскольку они разлучили его с семьей. Мы наблюдали, как солдаты маршировали по дороге, пока не исчезли из вида. Мужчины в плохой форме, которые грубо разговаривали и бесстыдно расстегивали брюки, чтобы помочиться в общественных местах. Как могли эти люди победить британцев? Людей, которые жили в современных зданиях со служащими и водителями, людей, которые ели только отборные продукты. А их детей, образование которых, естественно, намного превосходит уровень образования в местной образовательной системе, необходимо отправить назад на родину после того, как они приобрели темно-коричневый загар под нашим солнцем. Сколько раз я прятался среди листвы на их задних дворах, тайно слушая привилегированный смех их детей и речь, имеющую специфический акцент с оттенком превосходства.

«Ка к тебя зовут?» — спрашивали они с любопытством, а я засматривался на их темные ресницы и глаза цвета неба. Не было совершенно никакого сомнения, что они были детьми самых больших людей в мире, которых только знала самая большая империя в мире. Для колонизированного населения это была честь — служить такой расе, и невозможно было даже вообразить их побежденными азиатами. Нет ничего лучше, чем преподнести Сингапур их императору как подарок на день рождения 15 февраля 1942 года. А Малайя была средоточием природных богатств на пути японцев.

Война, казалось, закончилась раньше, чем началась, но это было только начало ежедневных тяжелых работ, страдания, отвратительной жестокости японской оккупации, которая продолжалась в течение следующих трех с половиной лет.

Мы возвратились из Серембана в наш разграбленный пустой дом, где только и остались большая железная кровать моих родителей и тяжелая скамья на кухне. Все остальное унесли мародеры. Не было даже циновки, на которой мы спали. Я не могу забыть, как ввосьмером мы ютились ночью на неудобной большой кровати, а просыпаясь на рассвете, бежали в темноте на рынок с Лакшмнаном и матерью, сжимая пустые мешки в руках.

Рынок был неузнаваем. Ничто не говорило о том, что здесь побывала война — так вокруг все пестрело от разнообразия товаров, будто это был воскресный рынок. Местные жители, которые обычно оживленно толпились возле торговцев щенками, котами и домашней птицей, толкались, чтобы схватить банки с джемом, мармеладом и рассолом. Старая китаянка боролась за банки сардин, мясных завтраков и консервированного картофеля и спорила по поводу консервированной свеклы, мешков сахара, консервированных яблок и груш, фруктовых соков в бумажных упаковках, медикаментов и одежды, украденной из оставленных британских домов и складов. Мы заполнили наши мешки. Там же, где мы спрятали наш имбирь, чтобы сохранить его свежим, мы углубили яму и спрятали наш новый запас.

Это было до того, как первая волна солдат прибыла сюда в открытых грузовиках. Первое, что они сделали, — отдали распоряжение о том, что любая кража будет караться отсечением головы. Это было очень резкое решение, но подействовало оно эффективно. Головы на шестах были необычайно эффективным и ужасным средством устрашения людей. С новыми порядками возникли и новые проблемы. Как спрятать вещи, которые явно нам не принадлежат и уже хранились в тайниках на крыше? День и ночь в течение нескольких дней горели огромные костры, в которых местные жители сжигали чужие вещи. Мародеры больших европейских домов сгружали в большие кучи холодильники, электрические фены, тостеры, лакированные фортепьяно и целые наборы большой мебели перед своими домами, в которых не было даже электричества, и поджигали все это. Мы смотрели, как горели стулья, буфеты, столы, персидские ковры и кровати. Яркие высокие оранжевые языки пламени поднимались все выше и выше, разбрасывая тысячи искр. Для матери это была неприятность, оказавшаяся благодеянием. Она и Лакшмнан ходили в районы, где жила прислуга из европейских домов, и выбирали мебель из еще не зажженных костров.

Все решительно переменилось с приходом японских оккупантов. Накануне вечером девочки внезапно превратились в мальчиков, а девочки старшего возраста просто бесследно исчезли. Отец потерял работу, у Измаила не стало отца. Брат Ах Кау, который входил в Малайскую Коммунистическую партию, ушел с корцами, как их называли, чтобы жить в каком-то лагере под названием Плантация Шесть около Сунгаи Лембинг, где их основные силы устраивали небольшие засады японским патрулям.

Японцы не тратили времени впустую, а стали насаждать свою культуру, заставляя местное население соблюдать свои традиции, этику и совершенно чуждый нам стиль жизни. Заставляя нас стоять смирно и петь их государственный гимн каждый день перед утренней зарядкой или принуждая детей изучать японский язык, будто они могли вселить в нас любовь к их уродливому флагу (который мы прозвали грязной гигиенической женской прокладкой) или к их императору. Совершенно удивительным для нас было, как же они не понимают, что мы низко склоняемся при виде японской формы на улице не с уважением, а от страха получить удар по лицу. Каждый день по дороге в школу мы проходили мимо сторожевого охранника, который внимательно следил за нами. На его никогда не улыбающемся лице всегда была высокомерная гримаса. Ничто не доставляло им такого удовольствия, как наказать того, кто недостаточно хорошо кланялся перед символом императора. Да здравствует император! По улицам ездили автобусы с солдатами, которые стояли на крыше и разбрасывали пропагандистские листовки.

Скрываясь позади мусорных ящиков, мы больше не слышали праздную болтовню проституток, а только пугающий глухой стук ног задыхающихся людей, скрывающихся от погони средь бела дня в самых ужасных трущобах города.

Несколько раз, будучи в школе, мы слышали гул низко пролетающих самолетов. Включались сирены, мы бросались на пол и лежали так до тех пор, пока сирены не отключались и снова не загорался свет. Однажды я увидел, как корову разорвало бомбой. Я помню ее стеклянные вытаращенные глаза и огромный кусок мяса, оторванный от ее тела. Мы зажали пальцами носы и очень близко подошли к ней. Огромная рваная рана полностью открывала ее внутренности. Над нами загудел самолет, Измаила вырвало прямо возле коровы, а мы все замерли при виде всего этого.