Вместе с собаками он вжался в стену и смотрел ей вслед. Певица очень похудела сверху, в плечах. Когда она приблизилась, Ромочка услышал хрипы, вырывающиеся из ее странного, рассеченного пополам рта. Он потянул носом и вдохнул в себя ее запах. От Певицы пахло гарью и чем-то химическим, потом и спермой. Так пахнут горе и беда. Собаки подняли морды. Неожиданно Ромочка догадался: Певица беременна. Она шла с непокрытой головой, и ее длинные светлые волосы отчетливо выделялись на фоне оранжевого бархатного неба. Ромочка угадал в ее сияющих волосах искорку того, давнишнего, костра. Ни ее лица, ни губ он не видел, но он горел, как будто его внутри наполнил огонь. Зубы перестали выбивать дробь. Его больше не трясло. Он молча шагнул на тропинку за спиной Певицы и долго стоял на одном месте, под звездами. Вокруг него молча толпились собаки.

Он притронулся пальцами к запекшейся корке на груди и поднял окровавленную руку вверх, к удаляющейся фигуре Певицы — точно так же всегда прощалась с ним Лауренсия. Потом Ромочку снова окружила плотная стена шерсти, мускулов и зубов. Хотя грудь болела и саднила по-прежнему, он глубоко вдохнул в себя чистый ночной воздух.

На следующее утро он проснулся дрожа, весь в поту. Его бросало то в жар, то в холод. Если кто-то прикасался к нему, он вздрагивал от боли, но один он сразу замерзал. И встать он не мог — сразу падал. Щенок то жалел его, то принимался как бешеный носиться по логову, И все же Щенок обнимал его, когда Ромочка дрожал, и сворачивался клубочком рядом, грея Ромочку своим телом. Когда у Щенка проходили периоды буйства, он старался не прикасаться к страшным ранам на груди Ромочки. Раны так воспалились, что их невозможно было вылизывать. Ромочка не мог есть, хотя ему приносили самые лакомые кусочки. Он все думал и думал о том, что мать и дядя пропустят его день рождения.

Целых три дня Мамочка слизывала с его лица и ушей горячечный пот. Потом принялась зализывать гноящиеся струпья на груди. Ромочка зажмуривался и терпел, сколько мог. Один раз, весной. Мамочка уже вылечила его, зализав раны. На четвертый день он съел мышонка, которого принесла ему Белая, и немного поиграл со Щенком.

Силы у него восстановились через неделю. Ромочка все думал, думал, как бы ему найти Певицу, но логова он не покидал. Грива, по-прежнему длинная, опалилась на концах и теперь не до конца закрывала лицо, отчего Ромочка казался себе голым и беззащитным. Белая быстро поправилась и стала ходить на охоту. Она приносила добычу специально для Ромочки. Всякий раз, когда она возвращалась в логово, Ромочка вздрагивал; он забывал, что теперь у сестрицы только одно ухо. Потом он принимался машинально ощупывать собственные раны, которые заживали медленно, очень медленно. Белая приносила ему крыс, мышей, птиц, лисенка и разные съедобные объедки. Ромочка догадался, что сестрица охотится на мусорной горе и в лесу, а не в городе.

Ромочка целыми днями играл со Щенком. Он строил город из кубиков, добытых на последней охоте. В ход шли не только кубики, но и сломанные игрушки, и мелкие камешки — они со Щенком их специально собирали. Ромочка складывал улицы и дома, а Щенок нетерпеливо лаял. В построенном ими городе обязательно оставалась свободная площадка — место встречи. А еще в нем были общие, открытые тропы и точные копии знакомых Ромочке улиц. При виде такого чуда у Щенка загорались глаза.

После того как Ромочка научился строить красивые дома и улицы, он перешел к людям. Их изображали палочки и камешки. Люди толпились группами, слишком большими, чтобы на них можно было напасть, люди делали покупки, люди сидели в домах. Но один камешек всегда находился в стороне, вдали от остальных. Ромочка переставлял пальцы, «гуляя» по переулкам, он тявкал и шевелил ушами, изображая охоту. Щенок должен был сидеть тихо и не шуметь. Вдруг пальцы выскакивали из-за угла и набрасывались на воображаемую жертву. Щенок тоже подскакивал, подражая Ромочке. Они вдвоем лаяли и рычали, а Ромочкины пальцы бросались на злополучный одинокий камешек, притиснутый к стене понарошечного домика.

Иногда Ромочке надоедало охотиться на одинокие камешки. Он набрасывался на толпу, расшвыривал игрушечных людей во все стороны — это они в ужасе разбегались от него. Щенок бросался на них сбоку; глаза у него горели, он скалил зубы и весь дрожал от возбуждения. Разбросав все камешки, Ромочка обычно разрушал и построенный им город, и Щенок просто бесился от радости. Потом он вскакивал и бегал по логову на задних лапах, как Ромочка, испуская странные боевые кличи.

* * *

Ромочка высунул нос из логова. Неожиданно для себя он понял, что может выйти отсюда. Ему надоело играть со Щенком, надоело логово, его раздражали собаки. Он капризничал и отказывался есть лакомства, которыми его угощали. Выбравшись наверх, он зашаркал по развалинам, а потом вышел на двор. Стоял конец весны — все пело и зеленело. Уже выросли одуванчики; над высокой травой жужжали пчелы. Ромочка понял, что многое пропустил, пока прятался от домашних парней с короткими волосами. Он присел на корточки, поел горькие на вкус листья одуванчиков, а потом наелся желтыми головками — так поступают все псы, если у них болит живот.

Он огляделся по сторонам. На легком ветерке покачивались ветви берез, усеянные зелеными листочками; наверное, там, высоко сидят птенцы, за которыми присматривают матери. В лесу сейчас много гнезд и крапчатых яиц. Яйца Ромочка любил. Ему вдруг захотелось яйцо. Собаки не приносили ему птичьи яйца — они не умели их добывать и хранить. Если им случалось заполучить яйцо, они давили его зубами и пожирали не только нежное содержимое, но и скорлупу, а также мелкие веточки и дорожную грязь. Глупые собаки! Сам Ромочка сначала просверливал в скорлупе дырку чем-нибудь острым — гвоздем или тонкой веткой — а потом высасывал содержимое; он чувствовал, как в дырочку проходят сначала белок, а потом и желток и наполняют рот. Он вздохнул. Как им приказать, чтобы принесли ему яиц? Если бы они не были собаками, они бы знали, что значит слово «яйцо». Глупые собаки!

Он понюхал воздух. За горой горели костры, на которых готовили еду. Ко всегдашнему зловонию примешивался нежный запах цветочной пыльцы — лучший запах на свете. Над головой свистали и чирикали птицы; Ромочка решил, что птицы метят свою территорию звуками. Сколько же в мире невидимых границ, заборов, гнезд и тайных убежищ! Сколько приходится драться собакам, кошкам, людям и птицам! И сколько яиц достается смельчакам!

Он набрал полные руки одуванчиков и полез назад, в логово.

Щенок спал в гнездышке вместе с Золотинкой и Пятнашкой; Ромочка обошел их на цыпочках. Золотинка приоткрыла один глаз и зевнула, но не двинулась с места. Ромочка устроился рядом с тайником и принялся перебирать свои сокровища. Он погладил грязный, но пушистый кошачий хвост. Его бывший владелец был храбрым котом, рыжим, как осень, как огонь. Ромочка улыбнулся. Воткнул хвост между своих голых ягодиц, но он не держался, поэтому он свернулся калачиком и принялся задумчиво посасывать его костистый кончик.

— Я не ем собак, я не ем людей, я не ем кошек!

Вдруг он, сам не зная почему, очень порадовался себе.

На следующий день весенний ветер, более сильный и свежий, задул даже в логово, наполнив его громкой музыкой. Ромочка понял, что больше ни секунды не может здесь оставаться. Он хотел охотиться, исследовать, заново открывать сияющий мир. От радости он обхватил себя руками: он пойдет в «Рим»! Он в нетерпении задрожал в ожидании вкусной еды и кое-чего еще более приятного: слез Лауренсии.