и они оказались в светлом, опрятном помещении, покрытом белым кафелем. Сбросив носилки на ближайший стол, напарник Шитмана тут же потерял к ним всякий интерес и немедленно ушел. Как бездушно некоторые относятся к своей работе!

Шитман огляделся, выдвинул ближайший ящик. Там лежала симпатичная, свежая девушка с перерезанным горлом. Достав из контейнера скальпель, Шитман разрезал ее и принялся за дело. Отрезал почки; на всякий случай отхватил печень, сердце, селезенку. Убедившись, что девушка была некурящей, отделил одно легкое…

Шитман внимательно осмотрел добычу. «Неплохо, неплохо… Слегка обработать, полить свежей кровью — будут как новые. Жаль, контейнер маловат…» — расстроился Шитман, но — делать нечего — пора было уходить.

Благодарно чмокнув девушку в холодные, пахнущие формалином губы, он задвинул ее обратно. На минуту ему взгрустнулось: «Ах, если бы все отношения с женщинами строились так просто…». Но на романтические грезы времени уже не было. Смыв с перчаток кровь и присыпав внутренности в контейнере льдом, Шитман не без сожаления покинул холодильник и зашагал к выходу. На душе у него было легко и спокойно…

* * *

Сидевший на телефоне мент аккуратно перезвонил Максу, как только принял сигнал от Медика.

Макс с командой выехали немедленно. Чтобы не спугнуть Шитмана, они припарковали джип за два квартала от морга; братки остались в машине, а Макс, махнув какой-то завалявшейся в кармане ксивой, проник внутрь… и тут же нырнул за ближайшую колонну: навстречу ему, весело помахивая каким-то пластиковым чемоданчиком, радостно шагал Шитман.

«Так…», — озадаченно подумал Макс, — «Чего делать-то? Здесь брать его нельзя: поднимется шум — как я ментам объясню, кто я такой, как сюда попал, чего делаю?.. Нет, надо дождаться, пока Шитман выйдет во двор. Лучше даже на улицу».

Шитман тем временем уверенно направлялся к дверям. Выйдя на крыльцо, он огляделся вокруг… и вдруг застыл на месте. В глазах его гулял шальной огонек. Из-за своей колонны Макс никак не мог понять, в чем там дело. А Шитман смотрел куда-то вниз, смотрел как зачарованный…

Посмотреть было на что. Перед крыльцом была припаркована труповозка; налетевший порыв ветра, проникнув через открытую заднюю дверцу, отогнул край простыни, закрывавшей покоившееся на носилках тело… Шитман не поверил своим глазам. Там лежала солистка «Распутной жизни». Вихрь чувств всколыхнул сердце Шитмана… Солистка была как живая. Увидев ее тут, около морга, беспомощно лежавшую в этой машине, Шитмана почувствовал, что в нем шевельнулось и стало как бы набухать, крепнуть некое чистое, недоступное ранее чувство. Нахлынули воспоминания….

А солистка лежала и лежала, никуда не уходя. И это определенно не была двойняшка: лицо это Шитман видел сотни раз; ошибиться он никак не мог.

В этот момент к машине подошли какие-то гопники. Ни на врачей, не на мусоров они не смахивали: грязные кожаные куртки, длинные волосы, рваные джинсы. Наклонившись на пару минут к носилкам, они начали о чем-то совещаться, а затем, захлопнув заднюю дверцу, направились к водительской.

Почувствовал неладное, Шитман кинулся к машине. Белый халат развевался на ветру, когда он спрыгивал со ступенек. Гопники, заметив, что док начал погоню, лихорадочно вырвали провода под приборным щитком. Взревел мотор…

Макс, увидев, что Шитман куда-то рванул, кинулся следом. Какой-то козел в ментовской форме попытался остановить его — Макс дал ему по морде; пидирас-вахтер застопорил вертушку на проходной — Макс перепрыгнул ее…

Заметив погоню, Шитман, запустив руку в контейнер, вытащил оттуда печень и коварно метнул ее прямо под ноги Максу. Макс поскользнулся, заорал «Б…ь!» и грохнулся мордой прямо на ступеньки, съехав по ним вниз.

Шитман тем временем, довольно захихикав, забрался в стоявшую неподалеку труповозку, завел двигатель и поехал вслед за первой…

Всего несколько мгновений потерял Макс, выбираясь из расположенной у крыльца лужи и протирая глаза от грязи — но время было упущено: две труповозки, на огромной скорости вылетевшие на Екатерининский, уже скрылись в потоке машин. Догнать их надежды не было.

Макс тяжело вздохнул и устало привалился к стене. Только сейчас он заметил, что на него квадратными глазами смотрит стоящая неподалеку сестра солистки, Наташа. Наташа прикуривала, засунув в рот зажигалку и щелкая сигаретой.

* * *

Объяснялось все просто: не поторопись вчера Шитман выключить телевизор, он бы услышал, что на сегодняшнее утро в морге судмедэкспертизы назначено опознание трупа солистки. Менты, для которых расследование убийства солистки шло своим чередом, пригласили для этого ближайшую родственницу — то есть сестру.

В Васиной Тойоте был телевизор. Сообщение об опознании собственного трупа застало солистку в одном из садоводств по Мурмансому шоссе, где она спряталась первое время.

Собирая по заброшенным участкам одичавшие яблоки и выкапывая по ночам на огородах картошку, солистка пребывала в глубокой депрессии…

Действительно, радоваться было особо нечему: бензина в машине почти не было, сигареты закончились… К тому же, все баксы, лежавшие в фотосумке, оказались фальшивыми.

«Как это произошло?» — в сотый раз спрашивала себя солистка, греясь у буржуйки в торчащем на шести сотках скворечнике. Бабки были настоящими, когда она складывала их в сумку Эдика: в чем — в чем, а в этом-то она была уверена… Если пидор Эдик спрятал их в подвале, даже не переложив и в какой-нибудь другой пакет или чемодан — то как — КАК?!? — они могли превратиться в фальшивки?..???..

Ответа на этот вопрос солистка не находила. Единственным человеком кроме Эдика, который знал, что полтора лимона баксов лежали в этой долбаной сумке, была она сама… Но Эдик до самой смерти был убежден, что ее уже нет в живых. Получается, обманывать ему было некого…

Солистка терялась в догадках.

Между тем ситуация становилась критической. Оставалась крайняя мера — обратиться за помощью к сестре. Именно поэтому солистка, проехав, сколько хватило бензина, в сторону города, бросила машину, взяла на всякий случай сумку с фальшивыми баксами и ранним утром прокралась к моргу судмедэкспертизы.

Сестру она заметила почти сразу.

Бледная, как поганка, она курила у входа с какими-то хмырями в небрежно накинутых белых халатах. Один — лысый, прыщавый, с длинным носом и оттопыренными ушами — похоже, паталогоанатом — объяснял другому:

— Тело Ирины сильно изуродовано… Раздроблен череп; в лицевой части имеются значительные повреждения. Кроме того, оно упало с значительной высоты и было завалено арматурой. Наталья не может с уверенностью опознать труп — она привыкла, что сестра выглядит иначе…

Второй, видимо, следователь, кисло улыбнулся и, стрельнув у анатома сигарету, тут же стал что-то записывать в блокноте, прикрывая его от дождя.

— Вот козел! — обиделась солистка. — «Сильно изуродована»… На себя посмотри.