высокой ноте Метельский отвел версию фамилии Калита-Метельский и подвел экскурсию к следующему стенду. Там лежала секира на длинной рукояти.

– Это секира принадлежала царю Иоанну Васильевичу Грозному. Ею он собственноручно рубил головы московским боярам, новгородским горожанам, тевтонцам, казанским татарам, мордве, черемисам и прочим народам и народностям…

– …что говорит об интернациональной сущности Российского государства… – продолжил текст речи Нупидор.

– Аааах! – ахнула Марусенька.

И все подумали – имеет право…

– Этот топор впоследствии был использован Петром Первым утром стрелецкой казни.

– Вы уверены, уважаемый, что именно топор Ивана Грозного был использован? – усомнился Циперович.

Ох уж эти хазары, вечно они во всем сомневаются. Но Андрей Метельский эти сомнения рассеял как сон, как утренний туман. Он открыл витрину и показал надпись на обратной стороне топорища: «Пете от Вани». А потом продолжил:

– В то памятное утро царь (тогда еще не император) разминался перед прорубливанием окна в Европу, предварительно угрожая надменному соседу шведу. Ну и прорубил его этим самым топором.

Далее экскурсантам был продемонстрирован топор, которым была изваяна птица-тройка. (Соратник топора по этому делу долото было утеряно.)

Топор, к которому призывал Русь Чернышевский. (Одна из версий – Бакунин.) Топор, из которого была сварена каша. Топоры, к которым привычны руки. (Слушай Э. Хиля.)

И последний топор и был тот самый квантовый топор А. Метельского, который опустошил половину джунглей Амазонки.

А после стендов с топорами нашим была показана витрина с топорной литературой. Там лежали мемуары палача XIX века Никитки Красного «50 лет с топором», «Занимательное топороведение» Мулермана Второго, «Спутник юного палача» для школьников младших классов, «Устав рубщиков мяса на Центральном рынке», сборники статей русских философов «Топоры», «Смена топоров», «Из-под топоров», монография неизвестного автора «Топор как становой хребет русской идентичности» и много подарочных календарей.

Ну и раритет: чудом сохранившаяся листовка, висевшая у полицейского отделения Санкт-Петербурга конца XIX века «Разыскивается топор». И дагерротипы топора анфас и в профиль. Легенда, связанная с ним, намекает, что этим топором Раскольников… Дальше вы знаете…

Эксклюзивный обед

– А теперь, – заявил Метельский-муж, – господа, прошу проследовать в трапезную, чтобы по старинному обычаю попотчевать вас ланчем.

– А вот это, – обвел руками жостовский поднос с хлебом-солью захорошевший Сидоров Козел, – че было?

– Это, сударь мой, был аперитив.

– По старинному русскому обычаю? – уточнил Нупидор.

– По ему, родному, – согласилась Метельская-жена.

Путники переглянулись, но отказать не смогли – и не хотели. Тем более что предложение было сделано от души на хорошей смеси английского с дальневосточным.

И Андрей Метельский повел гостей на шестой этаж избы-небоскреба, в котором располагалась ресторация. И там состоялся ланч из эксклюзивной еды от Маришки Метельской, которую можно поесть только в этой избе-небоскребе на ближнем Дальнем Востоке. Все было очень скромно, но вкусно.

Так в чем же заключалась эксклюзивность обеда? А в том, что это была типичная русская пища: щи да каша. Но с китайским уклоном: щи были из китайской капусты, а каша – из гаоляна. А водка была неведомая, но вкусная. И много.

Аглай Трофимыч ничего не ел и не пил. Типа эрозия желудка и синдром раздраженного кишечника. И это не считая диабета второго типа. Так, покрошил хлебца в водку и эту тюрю похлебал: мол, водка с хлебом для эрозии желудка, синдрома раздраженного кишечника, не считая диабета второго типа, – самое оно.

А Марусенька, скромница, всего отъела понемногу и никак ничего не комментировала: негоже девушке в мужские разговоры лезть. И про себя пожалела оставленного на своей софе Клопа. А может быть, как-нибудь заманить на корвет эту самую Мариночку… Чтобы и Клопу жизнь медом показалась. И сама испугалась этой крамольной мысли.

А после обеда путники, несколько окосевшие от еды и еще сильнее от питья, засобирались на корвет. Добавив в груз познания толику соли земли Русской в виде ТОПОРА. Но напоследок Калика Переплывный задал Метельскому еще один вопрос:

– А почему, мил человек Андрюша, ваш будущий город зовется Новомонинском?

– А это к Маришке.

И Маришка рассказала, что когда Россия вела освободительные войны для защиты будущих рубежей, то здесь, вот на этом самом месте, остановилось на отдых малое казачье войско казака заводчиков Демидовых Митяя Монина. И поставило здесь острог для защиты. А потом налетела сиреневая орда хана Рамзана и пожгла всех защитников. Кроме одного чудом спасшегося мальца, который многие годы добирался в Европейскую Россию и там дал многочисленное потомство.

А потом Маришка печально поникла головой.

– Пошто опечалилась, мил женщина Маришка? – воззвал Калика.

– А то опечалилась, – ответствовал ее муж Андрей Метельский, – что ее девичья фамилия – Монина.

– Ну ладно, – спросил напоследок любознательный Михаил Федорович, – а с чего ты, Андрюха, построил этот деревянный небоскреб, который построить в принципе невозможно, а не обычный мотель и музей рядом?

– Как «с чего»? – с задорным взглядом ответил Андрюха. – Без невозможного жить невозможно. Ну и интереснее.

С этим знанием путники и отбыли на корвет.

И стоя на корме, Нупидор произнес очень главную фразу:

– Вот она – любовь к отеческим гробам… Калика, любезный друг, запиши…

И Калика умственно это и записал. Память у этих калик огромадная. И про «жить интереснее» тоже записал.

И вот обратно плывут они по Харони и заплывают в средний Дальний Восток. Места Михаилу Федоровичу хорошо знакомые с геологических времен. И вот он узнает знакомые горные хребты Большой Гулящий, Малый Перетружный, Пятый Угловой… И Михаил Федорович как-то оживился, будто ожидал встретить что-то знакомое. Но по мере того как корвет заплывает за угол Пятого Углового хребта, оживление на его лице сменяется каким-то недоумением:

– Странно, тут стояла чайная, в которой подавались очень и очень неплохие пироги с тайменем… Очень хорошо шли под ханшин.

И действительно, за углом Пятого Углового хребта не было ничего напоминающего чайную с пирогами с тайменем и ничего напоминающего ханшин. Только виднеются какие-то таблички с какими-то знаками и что-то обозначающие ветхие веревки. И в который раз сошли путники на берег. Но на сей раз сошли только втроем: Калика Переплывный – потому как кто его знает, может, в этих табличках и веревках что-то и есть на предмет соли земли Русской, Михаил Федорович – чтобы узнать, что сотворилось с его прошлым, и Нупидор – потому что что с пидоров взять, всем-то они интересуются, все-то им надобно знать.

Шкипер на берег не сошел – потому что зачем сходить, если можно не сходить. Да и притомился он возрастом. Будто Агасфер какой.

Марусенька не сошла, чтобы соскучиться по Нупидору.

А