А изумляться было чему. Начальник эшелона, едва начав разговор, принялся ходить по вагону: не глядя на собеседника, мерил широкими шагами коридор – туда-сюда, туда-сюда – быстро и безостановочно.

“Гирлянда”, наоборот, стояла – где-то в глубине леса, окруженная могучими чувашскими соснами. Деревья подступали к вагонам, касались ветвями окон. Дохнул ветер – тяжелые иглы заскребли по стеклам, шишки ударили по крыше.

– Покажи-ка инструмент. – Деев, продолжая шататься меж нар, энергично тер щеки растопыренными пальцами; кажется, все члены его переполняло неудержимое волнение, и он подчинялся этому чувству, не в силах справиться с ним или хотя бы умерить.

Буг бережно достал из-под операционного стола свой фанерный чемодан и подаренный чекистами мешок, а Деев возьми да и вытряхни содержимое обоих на столешницу (фельдшер и охнуть не успел). Разворошил звякающую груду лопаток, ножниц, пилок, металлических груш – вытащил деревянный футляр длиной в полторы ладони, напоминающий букву Г:

– Вот эта штуковина подойдет.

– Это не для родов, – уточнил Буг. – Это катетер.

– Да хоть конфетер-котлетер! – И, засунув отобранный предмет в карман галифе, Деев кивнул фельдшеру повелительно: за мной.

Тот хотел было натянуть белый халат – куда там! – Деев сорвал халат с фельдшерских плеч, зашвырнул подальше; потянул за локоть, вздыхая досадливо: пошевеливайся уже!

– А дезинфекция? Скальпель? – Фельдшер сопротивлялся, пытался собрать хоть что-то в пустой чемодан. – И щипцы не помешают, если роды тяжелые…

– Слушай, Буг! – Деев на миг остановился и поднял на фельдшера глаза – блестящие, как у лихорадочного больного. – Ты заказывал мясо для лежачих? Тогда помогай – без вопросов!

* * *

Только вот без вопросов – не получалось.

– Делать-то что, внучек? – не выдержал Буг, когда они уже довольно долго шагали по усыпанным хвоей шпалам: первым строчил Деев, широко размахивая сжатыми в кулаки руками; в спину ему дышало могучее фельдшерово тело.

Лес вокруг не кончался, а становился гуще и темнее. Ближе к рельсам подступали сосны, тянули к людям растопыренные лапы. Упавшие деревья топорщили в небо корневища, каждое выше человеческого роста (коряжин было много – видно, в эти края местные за дровами не наведывались).

– Молчать, – пояснил Деев на ходу. – Что бы ни случилось – молчать. И рожу корчить посуровее. Рожа нужна такая, чтобы от одного ее вида молоко кисло.

Фельдшер продолжал недоуменно пыхтеть, и Деев добавил для ясности:

– Вспомни, как ты на меня тем утром смотрел, когда лежачих в лазарете обнаружил. Помнишь? Вот так и смотри!

– На кого? – опять не понял Буг, оглядывая пустынную местность – лишь стая ворон голосила хрипло где-то над лесом.

– На всех! – огрызнулся Деев.

Злился не на спутника, а на место это гиблое, где однажды уже бывал и видеть которое не желал бы никогда. Злился на ворон – понимал, отчего вопят. И на себя злился – что тащит доверившегося товарища за собой, как слепого котенка в колодец. Да если бы Деев и захотел – не смог бы рассказать о деталях будущего предприятия, сам представлял их смутно. Знал только: шагают они, казалось бы, по сухому лесу в ясный день, а на самом деле – по топкому болоту темной ночью. Неверный шаг – и сгинут. Но в этот раз Дееву было не справиться одному. А только – вдвоем.

– Вот, – достал он из галифе медицинский футляр и вложил в карман фельдшерских брюк (ткань оттопырилась, обтягивая угловатый предмет, по очертаниям вполне напоминающий револьвер). – При случае распахни тужурку, чтобы конфетер видно было. Небрежно так тронь его ладонью, будто невзначай, по привычке. Только часто не тереби – подумают, что угрожаешь.

– Мы что, на грабеж идем? – Фельдшер ощупывал непривычный предмет на бедре, приноравливаясь к его присутствию.

Говорил ровно, как о погоде спрашивал. Лежачих в вагоне испугался, значит, а на разбой сходить – нет? И Деева охватила благодарность за это спокойствие и готовность к любому поступку. Все же хорошо, что рядом военный человек.

– Место, куда мы идем, ограбить невозможно, – вздохнул в ответ. – Туда целые деревни ходили, да не с конфете-рами, как мы с тобой, а с вилами-обрезами.

– И что?

– А ничего!

Скоро рельсы уперлись в частокол, составленный из высоких строганых стволов. Заточены бревна были остро, карандашами, а пригнаны плотно – ни единой прорехи не светилось в заборе. Только над шпалами, где висели большие двустворчатые ворота, имелась узкая щель – туда могла проскочить кошка, но никак не человек.

Рядом с воротами срублена охранная вышка. Не то в шутку, не то всерьез к ее балкам приколотили пару коровьих черепов – пожелтелых и треснутых, но все еще с рогами, – и сейчас черепа внимательно глядели на вышедших из леса черными дырами глазниц. А с вышки глядел ствол винтовки.

Деев тотчас же вздернул руки вверх. Фельдшер – следом.

– Мы к начальнику ссыпного пункта! – крикнул Деев охраннику-невидимке; тот скрывался за ограждением смотровой площадки, один суконный шлем торчал наружу да ствол ружья.

Ствол дернулся нетерпеливо, прогоняя непрошеных гостей обратно в чащу.

– Я с эшелоном, эвакуирую голдетей в Самарка…

Чоп! У самых ног взорвался маленький фонтан из хвои – пуля вошла в землю на шаг от башмаков.

– Девятое марта! – возвысил Деев голос. – Передайте начальнику всего два слова: девятое марта!

Винтовка не двигалась, по-прежнему указывая штыком на пришлых.

– Да ты новенький, что ли?! – заорал уже во всю глотку Деев, тряся возмущенно поднятыми ладонями. – Здесь даже вороны про девятое марта знают!

Ствол втянулся под навес. Кажется, что-то происходило там, внутри вышки или внутри укрепления, но снаружи ни разглядеть, ни расслышать.

Деев постоял минуту, другую – винтовка продолжала маячить на вышке, но больше в гостей не целилась – и опустился на рельсы. Сидеть на холодной стали было неуютно, но он велел и Бугу присесть: пусть охрана видит, что визитеры чувствуют себя вольготно и не робеют.

– А что случилось девятого марта? – тихо поинтересовался фельдшер, устраиваясь рядом.

Деев только зыркнул на спутника: что же ты не уймешься никак, дед?! Велено тебе – молчать!

Ждали долго, едва не отморозили зады. Желая унять расходившиеся нервы, Деев еле заметно тряс коленками – попеременно то правой, то левой; этого охране видно не было. Еще можно было уйти – встать сейчас и спокойно уйти в сосняк, за крепкие древесные спины. Бугу объяснить, что предприятие не удалось. Машинисту велеть молчать о случившемся. Вернуть состав на маршрут, вечером быть в Шихранах. Никто ничего не поймет. Никто и не узнает ничего…

Створка ворот скрипнула и приоткрылась – приглашала войти. Вот и всё. Или – туда, за частокол, под прицел винтовок и треклятое воронье карканье. Или – опрометью в лес.