журналистами и коллегами по МДГ после возвращения из поездки, Ельцин в подробностях рассказывал им о визите в супермаркет. Он пел дифирамбы «буйству красок, коробок, упаковок, колбас и сыров», восторгался тем, что средняя американская семья тратит на еду десятую часть или меньше своей зарплаты, в то время как у советской на продукты уходит свыше половины заработка или более. Ельцин обрел свою миссию – принести «американскую мечту» в Россию[231].

Съезд народных депутатов, открытие «железного занавеса» между СССР и Западом и либерализация в Восточной Европе оказали огромное влияние на прибалтийских националистов. Во время летней сессии Верховного Совета в Москве депутаты из литовского «Саюдиса» явились на встречу с американским послом Джеком Мэтлоком с прямым вопросом: признают ли США независимость Литвы? Ошеломленный Мэтлок объяснил, что он и американское правительство никогда не признавали утрату прибалтийскими странами независимости. Но, подчеркнул он, суверенитет подразумевает полный контроль над территорией государства. «Значит, вы нас бросаете одних?» – осведомился один из литовцев. Вопрос задел Мэтлока за живое, но ему пришлось признать, что если советские войска применят силу против прибалтов, то никто из-за границы не сможет им прийти на помощь. С ними может случиться то же, что произошло с китайскими студентами на площади Тяньаньмэнь. Запад не сможет оказать даже экономическую помощь, пока все портовые и другие коммуникации остаются под контролем Москвы[232]. Когда прибалтийские борцы за независимость обратились к политикам в Западной Европе, их ждал еще менее обнадеживающий ответ[233].

Между тем съезд в Москве создал специальную комиссию для расследования германо-советских переговоров в 1939 году. Возглавил ее Яковлев. На Западе уже давно были опубликованы «секретные протоколы» к Договору о ненападении. Однако советские оригиналы на русском языке оставались под замком в личном сейфе Горбачева. Генсек-реформатор отказывался признать, что присоединение Сталиным стран Балтии стало прямым следствием сделки между Сталиным и Гитлером. «Безапелляционное осуждение договоров означало бы, что мы принимаем на себя основную вину за развязывание Второй мировой войны», – утверждал Вадим Медведев на Политбюро. Горбачев согласился: «…Не идти на поводу у демагогов. А то получается, что из-за нищенской хуторской Литвы мы воевали во Второй мировой войне»[234].

Прибалты взяли дело в свои руки. Забастовки российских шахтеров придали им еще больше уверенности. В августе балтийские национальные движения организовали массовую акцию по случаю пятидесятой годовщины пакта о ненападении Молотова-Риббентропа. По предложению эстонца Эдгара Сависаара, 23 августа сотни тысяч людей выстроились в гигантскую живую цепь вдоль шоссейных дорог от Таллина до Вильнюса протяженностью более 600 километров. Акция получила название «Балтийский путь». Миллионы прибалтов уже были настроены на быстрейшее отделение от Советского Союза. Они не верили, что горбачевская программа либерализации – надолго, и боялись, что окно наружу может быстро захлопнуться[235].

В конце июля 1989 года Горбачев поддержал идею нового союзного договора, который превратил бы советское централизованное государство в добровольную федерацию. Владимир Щербицкий, давний лидер украинской компартии, решительно возражал. Он предупреждал Политбюро, что нельзя открывать ящик Пандоры. Не менее пессимистично был настроен Эдуард Шеварднадзе – он знал, что грузинские националисты при поддержке народа хотят полной независимости и уже требуют членства Грузии в ООН. Перезагрузка Союза в столь бурные времена увеличивала риск спонтанных сецессий. Рыжков, напротив, настаивал на экономической конфедерации при условии разграничения прав и собственности между центром и республиками[236]. После акции «Балтийский путь» Горбачев отложил свое предложение в долгий ящик. Он вернулся к нему лишь через год.

Летом 1989 года ветер независимости долетел и до других республик СССР. С подобными требованиями выступили националисты в Молдове. В Харькове, на Украине, под кураторством республиканского руководства и КГБ провели первый съезд Народного движения Украины за перестройку (Рух). Команда на создание украинского движения по образцу прибалтийских народных фронтов пришла из аппарата Горбачева. Первый секретарь ЦК компартии Украины Щербицкий выступил против этой идеи, но его дни у власти были сочтены. Учредительный съезд Руха открылся 8 сентября и длился три дня. Большинство из 1200 делегатов были членами партии, но в центре внимания оказалось меньшинство – украинские писатели и несколько диссидентов, выпущенных при Горбачеве из тюрем и лагерей. Они требовали восстановления «органичного» украинского государства, ликвидированного большевиками в 1918 году. Главой Руха был избран поэт Иван Драч, а во главе секретариата оказался диссидент Михаил Горинь[237].

На учредительный съезд Руха приехало около пятисот гостей, среди них активисты националистических движений и демократы из Прибалтики, Южного Кавказа и Москвы. Были приглашены и прибыли представители Восточной Европы. На украинских диссидентов произвели сильное впечатление события в Польше – переговоры за «круглым столом» между властями и оппозиционным профсоюзом «Солидарность» и последующие выборы, на которых победили кандидаты «Солидарности». Еще больше их вдохновила акция «Балтийский путь». Они горячо поддерживали денонсацию германо-советского пакта, хотя именно этот договор, открывший дорогу перекройке границ, позволил сделать Западную и прикарпатскую Украину частью УССР. На съезде также присутствовало руководство республиканской компартии и сотрудники КГБ. Леонид Кравчук, секретарь по агитации и пропаганде ЦК компартии Украины, родился в Волыни, которую Сталин аннексировал у Польши в 1939 году. На заседаниях съезда, слушая выступления за независимость, Кравчук держался спокойно, не показывая эмоций. В какой-то момент девушки прикрепили ему на лацкан пиджака желто-синюю ленточку с трезубцем – символику независимой Украины. Кравчук на всякий случай пиджак снял. Но ленточка на лацкане осталась[238].

В Москве независимые депутаты из оппозиционной Межрегиональной депутатской группы в Верховном Совете проводили массовые митинги в поддержку требований прибалтов и других национальных движений в советских республиках. Однако в тот момент почти никто из них не ожидал распада Советского Союза. Напротив, Сахаров и его сторонники считали, что полный и безоговорочный суверенитет и свобода выбора, основанные на принципе национального самоопределения, – единственный путь к сохранению многонациональной страны. Сахаров, в частности, был убежден, что созданный на крови и костях Лениным и Сталиным Союз можно сделать добровольным «равноправным союзом суверенных республик Европы и Азии» с новой конституцией и демократическим центральным правительством. Сахаровский проект предусматривал переустройство снизу доверху – упразднение мелких национально-территориальных округов и превращение республик в единственные субъекты будущего Союза. Это было интеллектуальной и весьма опасной утопией, но большинство коллег Сахарова, российские интеллигенты, ни на секунду не усомнились в правоте этого проекта. Они считали, что предоставление республикам больших полномочий позволит умиротворить национализм, или как минимум договориться с сепаратистами. В каком-то смысле они думали в том же русле, что и Ленин[239]. Единственное исключение составляла этнолог Галина Старовойтова, которая много месяцев работала в экспедициях в Абхазии, Армении и Нагорном Карабахе. Когда вспыхнул