Тот с достоинством принял награду и проводил нас на место преступления. Там, на снегу, я увидел три пары следов.

Отпечатки подкованных сапог Матвеева я узнал сразу. Он сошел с дорожки немного левее, чтобы не затоптать остальные следы, и его следы я увидел первыми. Далее шла цепочка следов, которые, по всей видимости, принадлежали купцу. Барсуков, сойдя с дорожки, держал курс прямо на раскидистый куст около гранитного памятника. Еще правее, строго параллельно следам купца, отпечатались собачьи следы. На мой взгляд, действительно, довольно крупные. Собака пробежала прямиком туда и обратно, а вот Матвеев с Барсуковым выходили обратно по дуге. Других следов на снегу не было.

— Семён, сфотографируй это, — сказал я, взмахом руки обводя цепочки следов.

Пока он устанавливал треногу и готовился к съемке, попутно рассказывая о своей технике любопытствующим, я спокойно и внимательно осмотрел следы. Первой моей мыслью было, что преступник прошел за намеченной жертвой след в след, но ее пришлось признать неверной. Барсуков носил поверх сапог галоши. Там мало того, что подошва с узором, так еще и на правой галоше была приметная полоса. Я сравнил отпечатки подошв Барсукова в цепочке туда и в цепочке обратно, и должен был признать — они оказались абсолютно одинаковы.

Конечно, преступник мог купить аналогичные галоши — товар-то не штучный — и нанести на них точно такие же повреждения, как на купеческих, или вообще пролететь за жертвой на миниатюрном воздушном шаре, однако всё это выглядело как-то излишне сложно. Наступи купец на битое стекло, и вся задумка пошла бы прахом. Ну а создай преступник миниатюрный воздушный шар, который мог бы бесшумно носить человека в нужном направлении, да еще лавируя между деревьями — дались бы ему тогда купеческие часы! Он бы на одном патенте озолотился. Сейчас к воздухоплавательному делу сам государь интерес проявил, дозволив нашему аэроклубу собирать пожертвования на создание российского воздушного флота.

Я помотал головой, отбрасывая обе версии, и подозвал Матвеева.

— Ну, что думаешь? — спросил тот.

— Пока просто думаю, — ответил я. — Ты у нас вроде охотник…

— Иногда, — сказал Матвеев. — Хотя я больше по тарелочкам стрелок. А что?

— Да вот думаю, а не мог ли человек, к примеру, пришить на подошву собачью лапу и прикинуться песиком? Возможно ведь такое?

— Ну, там другая техника, но вообще да, можно сделать ходульки.

Он присел рядом с собачьими следами, вгляделся в них и сказал, что в конкретно данном случае — вряд ли. Для полной уверенности Матвеев позвал сторожа. Тот, как оказалось, был его давним знакомым и куда более опытным охотником. Я ему задал тот же вопрос и получил тот же ответ. Вряд ли. Там и постановка лап значение имеет, и глубина следа — человек-то потяжелее собаки будет, — и еще с дюжину нюансов сторож мне перечислил. Все я не запомнил, но суть дела полностью уяснил.

— Собака это, — уверенно заявил мне сторож. — Точно собака.

— Спасибо, — ответил я и окликнул нашего дежурного: — Семён, зафотографировал?

— Ага, — отозвался тот. — Три снимка сделал.

— Отлично, — сказал я и проложил по снежному полю свою цепочку следов.

На всякий случай я держался на пару шагов правее того пути, которым выходили Матвеев с Барсуковым. Все следы вели от дорожки до куста, и никаких следов с другой стороны я не обнаружил. Семён запечатлел для истории, как я стою под кустом с озадаченной физиономией, а я махнул рукой Матвееву. Тот пришел, ступая аккурат по моим следам, и мы уже вдвоем приступили к осмотру места преступления. Точнее, я осматривал, а Матвеев комментировал.

— Вот тут он лежал, — сказал Матвеев, указывая на человекообразную вмятину на снегу.

Барсуков, должно быть, рухнул плашмя, раскинув в падении руки. Пока Матвеев поднимал его на ноги, они тут здорово снег умяли, но кое-что разглядеть еще было можно. Матвеев подошел к Барсукову слева, тогда как собака подбежала справа, и бывалый городовой позаботился о том, чтобы не затоптать ее следы.

На мой непросвещенный взгляд, выглядело всё так, будто бы собака подбежала к купцу, покрутилась рядом и убежала обратно. На более опытный взгляд Матвеева она еще тут малость покопалась в снегу. Городовой указал мне на круглую ямку с разрытыми краями. Размеры ямки вполне соответствовали карманным часам.

— И что у нас получается? — сам себя спросил я. — Собака догнала тут Барсукова, дала ему по башке, он выронил часы, она их подняла и убежала. Бред какой-то!

— Если собака — это собака, то да, — согласился Матвеев.

— Ты же не веришь в сказки про оборотней?

— А ты веришь, что простой собаке могли понадобиться его часы? — вопросом на вопрос ответил Матвеев.

В это я тоже не верил. Минут десять я задумчиво таращился на следы, пытаясь по ним понять, что же здесь на самом деле приключилось, но вдохновение на меня так и не снизошло. Холодный ветер задувал мне в ухо. Я поднял воротник и махнул рукой:

— Ладно, давай проверим этого оборотня.

Фамилию «оборотня» я спросить у купца не догадался, но сторож, пролистав учетные книги, нашел в них Барсукова Кирилла Игнатьевича. Именно он заказал и оплатил похороны. Затраченная сумма была по тем временам примерно средней. Похоронили же с его подачи некоего Карла Фаддея Нагеля, семидесяти трех лет, лютеранина.

Сторож соотнес номер в книге с планом кладбища и уверенно повел нас на место. Пока наш дружный коллектив шагал за ним вдоль ограды, я старательно вертел головой, но никаких следов, кроме тех, что мы же и наоставляли в большом количестве, не заметил.

— Вот она, — объявил сторож, так внезапно остановившись, что я чуть было не наступил ему на пятки.

Выглядела могила этого Нагеля так, как, по-моему, и должна была выглядеть могила, за которой лет десять никто не следил. Она заросла. Кое-где сухая трава даже сквозь снег пробивалась. Крест покосился. Но самое интересное ждало меня впереди. Сторож нахмурился и сказал Матвееву:

— Надо бы снег-то убрать.

Поскольку на снегу не наблюдалось никаких следов, я дал добро. Сторож, ловко орудуя лопатой, шустро откидал снег, и нашим взорам предстал могильный холм. Точнее, полное отсутствие оного. Семён украдкой перекрестился.

— Ешкин же кот, — медленно произнес я. — И как это прикажете понимать?

— Тут, господин полицейский, возможны разные варианты, — спокойно пояснил сторож. — Земля — она не камень, она завсегда в движении пребывает. Только очень медленном. За десять лет всякое могло случиться.

— Например? — сразу спросил я.

— Бывает, воды подземные подтачивают грунт, и тогда земля оседает, — сказал сторож. — Живем мы на острове, да и грунт тут болотистый. Воды хватает. Потом, опять же, гроб деревянный, а дерево со временем гниёт, особливо когда вода вокруг. Ну и, стало быть, когда крышка-то прогнивает, земля своею массой ее продавливает и внутрь гроба обрушивается.