— Все, — отрезала пани Стефания. — И вам еще многое надо заслужить. Так что, я думаю…

— Меня не интересует, что вы думаете, сударыня, — оборвал ее Тешевич и коротко бросил: — Вас проводить?

— Нет, — пани Стефания гордо отвернулась, но, когда Тешевич был уже в дверях, она с неожиданным лукавством спросила: — А я разве вам не нравлюсь, пан поручник?

— Сударыня, этого я не говорил, — негромко сказал Тешевич и вышел из комнаты.

Похоже, пани Стефания весьма умело вызвала интерес к своей персоне, и именно поэтому, поручик, разыскав пана Ронцкого, поинтересовался:

— А где же ваши дочери?

— А-а-а, — рассмеялся Ронцкий. — Я вижу, пан поручник оценил пани Стефанию. Только не обижайтесь на меня, я вам весьма признателен, и поверьте, уж коли пани Стефания считается здесь первой красавицей, так, пожалуй, лучше придерживаться общего мнения…

— А кто она, эта пани Стефания? — вопрос вырвался помимо воли, но Ронцкий воспринял его как должное и охотно пояснил:

— Ее муж — управляющий банком, так что интерес у панства к пани Стефании двоякий, — едко заметил Ронцкий и, введя поручика в комнату, где у рояля музицировала группа молодежи, сказал: — Ну а это моя Анеля. Зосе здесь еще рано бывать, она дома…

Панна Анеля, круглолицая темноволосая хохотушка, чем-то неуловимо похожая на отца, огорошила поручика внезапным вопросом:

— А что, пан Тешевич, убивать страшно?

— Не знаю, — поручик пожал плечами и постарался ответить по возможности честно: — Поймите, я с четырнадцатого года на фронте, пардон, привык ко всему.

— Нет, это так ужасно… Я, конечно, ненавижу этих мерзавцев. Их физиономии так и стоят у меня перед глазами, но знаете… — панна Анеля доверчиво взяла поручика за рукав. — Когда я думаю, что их больше нет и это сделали вы, мне делается страшно, и я вас тоже боюсь…

— Не надо, панна Анеля, — теплая волна толкнулась в груди Тешевича. — Я вас уверяю, меня бояться не нужно, и то, что я сделал, надо было сделать давно…

— Так что, выходит, пан Ронцкий трус?

— Отнюдь, — Тешевич посмотрел на задавшего вопрос довольно надменного юнца. — Пан Ронцкий поступил совершенно правильно. Ему было чего опасаться, а мне нет, только и всего.

— Значит, вы хотите сказать, что другие трусы?

Тешевич смерил тяжелым взглядом мальчишку, явно нарывавшегося на скандал.

— Я не знаю, кого вы имеете в виду, — поручик с трудом сдержался.

— Нас! — Юнец гордо закинул голову. — И если бы эти бандиты пришли ко мне, то я… Я…

Таившаяся до поры до времени злость вырвалась наружу, и Тешевич, не желая больше сдерживаться, рубанул по-армейски:

— Наложил бы в штаны.

Панна Анеля фыркнула, деликатно прикрывая ладошкой рот. Еще кто-то из сгрудившихся возле рояля хмыкнул, а никак не ожидавший такого афронта юнец сначала весь пошел красными пятнами, а потом просто взвился.

— Цо?! Цо пан мувив?…

— То, что слышал, — зло огрызнулся поручик.

— Ах так!… Добже… Прошу панства до залу!

Юнец пробкой вылетел из комнаты, и Тешевич, стремясь парировать дальнейшие выходки, пошел за ним.

— Панове, увага!… — действительно выскочивший на середину зала юнец замахал руками. — Цей пан оскорбил нас всех!… И я… Я!… Если бы был вправе, то вызвал бы его на дуэль!

Танец оборвался, все кругом зашумели, и по неодобрительным репликам да и по самой атмосфере Тешевич понял, что те, кто спровоцировал скандал, остаются в меньшинстве.

— Зачем же дуэль? — Тешевич вышел на середину и остановился напротив юнца. — Пан может сыграть со мной в русскую рулетку…

— Цо?… Какая еще рулетка?

— А вот…

Медленным движением Тешевич вытянул из-под полы револьвер, освободил шомпол, и конические, маслянисто-желтые патроны во внезапно наступившей тишине со стуком начали падать на пол. Когда в гнезде остался только один патрон, Тешевич с треском прокатил барабан по рукаву, и, быстро поднеся к виску ствол, нажал спуск. Курок сухо щелкнул, выстрела не последовало, и поручик, опустив наган, машинально заглянул в дуло. Потом вздохнул и с нарочитой неспешностью протянул револьвер юнцу:

— А теперь вы, пан, не знаю, как вас…

— Цо?… Я?… — юнец завертелся под презрительно-насмешливым взглядом и вдруг взвизгнул: — То е ниц!… То е фокус!

— Фокус? — переспросил Тешевич и, неожиданно вскинув револьвер, прицелился в угол.

Барабан провернулся еще дважды, прежде чем в зале прогремел выстрел, и пуля, сколов часть штукатурки, ушла глубоко в стену. По залу поплыл едкий пороховой дым, и Тешевич, окинув взглядом остолбеневших зрителей, негромко, весомо роняя каждое слово, сказал:

— Запомни, пан… Здесь нет никаких фокусов. И шуток я не люблю. А если играть со мной желания нет, то я не настаиваю…

Ни на кого не глядя, Тешевич пошел к выходу, и вдруг возле самой двери его перехватила пани Стефания.

— Браво, мой друг! — Ее глаза просто обдали Тешевича восторженно-синим блеском. — Я это могу оценить…

Поручик зло глянул на нее и, едва не обматерив экзальтированную дамочку, вышел вон…

* * *

Последний час перед Москвой вдоль железнодорожной колеи замелькали дощатые пригородные платформы, дачи, и один раз торжественно проплыла явно пришедшая в упадок помещичья усадьба. Шурка нетерпеливо поглядывал в окно и молчал. Ему страстно хотелось, чтобы их долгая, двухнедельная дорога с ее неурядицами, пьянством и солдатскими драками наконец кончилось.

И вот, оказавшись в конце концов на Каланчевской площади, Шурка растерянно озирался, глядя то на выстроенный в псевдорусском стиле Ярославский вокзал, то на снующий вокруг городской люд. Здесь, у трех вокзалов, поручика буквально оглушили шум и суета города, от которой он, как ни странно, успел отвыкнуть.

Из этого состояния его вывел неунывающий Чеботарев, который бесцеремонно хлопнул поручика по плечу и весело сказал:

— Эх, Шурик, в Сандуны бы сейчас!…

Яницкий, и так все утро старательно пытавшийся в вагонном туалете смыть с себя паровозную копоть, немедленно согласился:

— Я готов!

— Пока рано, — Чеботарев сразу посерьезнел. — Нам в одно местечко сначала надо…

Полковник сделал решительный шаг вперед и тут же, вслух чертыхаясь, отскочил обратно. Яростно загудевший клаксоном изрядно помятый «Делоне-Бельвиль» проскочил мимо них и, дребезжа всем кузовом, не переставая гудеть, поехал дальше.

Чеботарев поглядел вслед автомобилю, резко, из-за людской толчеи, сбавившему скорость, и покачал головой:

— М-да… Были когда-то и мы рысаками!

Потом подтолкнул Шурку, и уже минут через пять нанятый Чеботаревым извозчик чмокнул, встряхнул вожжами, и пролетка, стуча ошинованными колесами по московской булыге, тронулась, оставляя позади три вокзала со всей их сумятицей и гамом.