— Господин полковник… Извините, не смог… Брошь наша фамильная… Тетушка у меня в Москве… Я хотел к ней…

К удивлению поручика, Чеботарев, даже не встав с дивана, молча и, как ни странно, совершенно равнодушно наблюдал за происходившим. Наоборот, дождавшись, когда Шурка более или менее пришел в себя, полковник абсолютно спокойно сказал:

— Спасибо, поручик, выручили. Иначе мне б самому пришлось…

— Что? Вам?… — изумился Шурка.

— Ну да… — покачал головой Чеботарев. — Я этого типа двадцать лет знаю. Не пристрели ты его, самое позднее сегодня ночью его молодцы нас бы с тобой по Неглинке[39]плавать пустили…

— Да кто же он? — Шурка совершенно машинально взял со стола брошь и, покрутив в пальцах, спрятал в карман.

— Хитрованец, — зло ответил полковник и пояснил: — Половым был в «Пересыльном»[40]. Где какие «политические»[41]собирались, все знал. Ну а теперь, похоже, старые связи пригодились…

— Так, значит… — наконец-то догадался Шурка.

— То и значит, — оборвал его Чеботарев и, резко поднявшись, подошел к столу. — Ну-ка, посмотрим…

С профессиональной ловкостью полковник принялся выворачивать один ящик за другим, и скоро на столешнице появились мешочки с драгоценностями, деньги, валюта и, самое главное, целая стопка заготовленных впрок документов. Закончив потрошить стол, Чеботарев выпрямился, удовлетворенно хмыкнул и деловито заметил:

— Однако мало…

Окинув хищным взглядом комнату, полковник не колеблясь, отошел к печке и начал стучать по изразцам. Примерно через минуту он вытащил из какой-то дыры тщательно упакованный мешок и, бросив его на диван, сказал Шурке:

— Давно имел подозрение, что у него тайничок здесь…

Поручик посмотрел сначала на диван, потом на стол и отрешенно спросил:

— А теперь что?

— А теперь, — усмехнулся Чеботарев, — соберем все и ходу…

— Куда?

— На Алексадровский вокзал, — и Чеботарев деловито принялся собирать все, что лежало на столе, в тот же мешок…

* * *

Если б не давняя привычка, Кобылянскому пришлось бы совсем худо. Тогда, в тот злополучный день, садясь за пасьянс, он совершенно машинально переложил портмоне в карман теплой домашней куртки. И еще полковнику крупно повезло, поскольку чекист, искавший у него оружие, просто не обратил внимания на толстый кожаный кошелек.

Так что, благодаря стечению обстоятельств, когда Кобылянский на первом же полустанке спрыгнул с так и не остановившегося там поезда, в кармане у него оказалась довольно приличная сумма бумажных денег и еще некоторое количество царских золотых.

Именно поэтому Кобылянский прямо на полустанке нанял мужика с подводой, и, хотя возница всю дорогу весьма подозрительно косился на совсем не дорожный вид полковника, он все-таки охотно (конечно же за приличную плату) довез его до ближайшего села.

Памятуя об осторожности, Кобылянский слез с подводы у самой церкви и, дождавшись, пока мужик отъедет подальше, прямиком отправился за околицу, а там, отыскав под лесом небольшую копну, решил, на всякий случай, перебыть ночь на свежем воздухе.

Как выяснил по дороге Кобылянский, назавтра в селе как раз был базарный день, поэтому, выспавшись после всех передряг, полковник наутро отыскал с края луга речушку, помылся, кое-как привел себя в порядок и первым делом зашагал на выгон, куда с утра начали съезжаться окрестные мужики.

Через какой-нибудь час на базарной площади уже шумел торг. В вещевом ряду полковник почти сразу высмотрел то, что искал. Еще вполне приличный дорожный пыльник оказался слегка великоват, но Кобылянский купил его, не торгуясь. По крайней мере, теперь его домашняя куртка не так бросалась в глаза.

Полковник немедленно натянул обнову и принялся бродить по рядам. У кустаря-шапочника Кобылянский приобрел новенький полотняный картуз, а по соседству с шапочником выставил свой товар столяр, где полковник сразу же положил глаз на удобный дорожный сундучок.

Экипировавшись таким образом, полковник почувствовал себя гораздо спокойнее, купил бутылку молока с буханкой хлеба, уселся в сторонке на свой пока еще пустой сундучок и принялся завтракать. Потом малость подкрепившийся Кобылянский принялся неспешно обдумывать свое положение.

Так как при нем ничего, кроме портмоне, не было, полковник еще раз, не спеша, пересмотрел его содержимое, пересчитал оставшуюся наличность и, уже собираясь закрыть кошелек, заметил торчавший из наружного кармашка краешек листка бумаги.

Полковник вытянул сложенную вчетверо бумажку, развернул и весело присвитснул. Это был документ, удостоверявший, что «Гражданин Молочков Вениамин Викторович является служащим Губернской статуправы».

Справка, конечно, была липовая, полковник обзавелся ею в самые первые дни прихода красных и совсем забыл о ней. Зато сейчас печать с серпом и молотом, как бы подчеркнутая размашистой, явно начальственной подписью, была как нельзя кстати.

Кобылянский облегченно вздохнул, тщательно расправил смявшуюся бумажку, аккуратно вложил так вовремя отыскавшуюся справку назад в портмоне и не спеша засунул столь ценный для него кошелек поглубже во внутренний карман куртки.

Теперь предстояло решить, как быть дальше. Конечно, первым делом надо было поточнее сориентироваться. Хотя полковник примерно знал, где находится, детального представления об этой местности он не имел.

Еще малость поразмыслив, полковник встал, взял в руки новоприобретенный сундучок и пошел по базару, приглядываясь и к покупателям, и к продавцам. Заприметив группу что-то горячо обсуждавших мужиков, Кобылянский подошел к ним и, вроде как ни к кому не обращаясь, громко спросил:

— Не скажете, как добраться в Спасо-Преображенский приход?

Есть ли такой в округе, Кобылянский не знал, но вопрос он задал безусловно правильно. Мужики уважительно посмотрели на благообразно выглядевшего Кобылянского, и один из них осторожно поинтересовался:

— А вы, часом, господин хороший, не дохтур будете?

— Нет, я статистик, — с достоинством ответил Кобылянский, и мужики тут же шумно принялись обсуждать, где этот приход может быть, наперебой называя все окрестные села.

Получив столь нужную информацию, Кобылянский поблагодарил мужиков, на всякий случай еще побродил по базару и примерно через час, слушая вполуха болтовню очередного возницы, «принявшего» по случаю праздника, уже катил лесом, все дальше уезжая от железнодорожного полотна.

За три последующих дня полковник, меняя подводы, как на перекладных, отъехал верст за двести от губернского центра. Теперь в стогах он больше не прятался, а останавливался прямо у мужиков. Последнюю ночь Кобылянский провел у зажиточного хозяина, который отнесся к полковнику весьма уважительно и даже согласился довезти до следующего села, куда, впрочем, собирался и сам.