Как только за мной захлопнулась дверь кабинета Клейтон, я начала дрожать мелкой дрожью. Мне казалось, будто женщина стояла у меня за спиной, несмотря на то что я до этого уже проверила: ее машины нет на парковке. Кабинет Клейтон был самым ненавистным местом во всем Ред-Роке. Я сделала глубокий вдох и протянула руку к железному шкафу, в котором она хранила личные дела и истории болезни. Дверца шкафа не была закрыта на ключ.

Тут я совершенно неожиданно стала абсолютно спокойной. Я просмотрела папки и отложила в сторону те, на которых было написано «Воллас», «Смит», «Ларсен», «Ховард» и «Хемпхил». Я понимала, что мне не стоит терять ни секунды, но не удержалась и открыла ту, на которой стояла моя фамилия. В глаза бросились отдельные слова, написанные аккуратным почерком Клейтон: «отрицает наличие проблем», «не слушается авторитетов», «нарциссизм», «общие с матерью черты» и «параноидальная шизофрения». Я увидела в моей папке ксерокопии бумаг бабушки, отца и Джеда. И вдруг заметила письмо, которое ксерокопией не являлось. Оно было написано на плотной коричневой бумаге, из которой делают пакеты для продуктов. Я очень хорошо знала почерк, которым было выведено это письмо.

«Моя вечная и бесконечная любовь,

Моя дорогая Брит!

Иногда утром я просыпаюсь, и мне кажется, будто я позабыла те годы, которые нас разделяют. Я вижу тебя – ты в пижаме на лужайке перед домом, и твои ноги мокрые от росы. Ты подпрыгиваешь от радости и счастья. Я на кухне готовлю завтрак, наблюдаю за тобой и думаю: «Неужели это мой ребенок? Маленький человечек, вышедший из моего тела? Это жизнь, это счастье. Это ты, самое главное, что я создала в этой жизни».

Прости меня за все, что случилось. Мне очень горько от нашей разлуки. По большей части мое состояние такое плохое, что я не осознаю всей трагедии случившегося. Но иногда случаются моменты, когда голова проясняется и я снова чувствую себя свободной. Помнишь, к концу зимы наступают дни, когда небо синее-синее и горы четко видны далеко на горизонте? Вот сегодня один из таких ясных дней.

Увы, этот день пройдет. Небо снова скроется за облаками; и точно так же облака приходят и окутывают меня. Я пишу тебе это письмо для того, чтобы ты не забывала о том, что я – твоя мама, и знала, что я о тебе помню, не всегда, но в лучшие дни помню».

Я читала письмо, и слезы капали на страницу. Я не могла пошевелиться, у меня словно отняли слух и зрение. Потом я почувствовала, как какая-то незримая сила вытянула меня из этого темного кабинета, из обители страхов.

Казалось, эта незримая сила управляла мной до конца дня. Я спрятала папки под матрас в спальне, вернулась на территорию, где сестры перетаскивали шлакоблоки, сказала Лорел, что она может забрать файлы и сделать копии, старалась вести себя естественно и не привлекать излишнего внимания. Потом Лорел передала мне папки, и после обеда я положила их обратно на место в железном шкафу в кабинете Клейтон. Все это время мне казалось, будто ангел-хранитель ведет меня за руку и помогает, потому что на следующий день после того, как Ви поймали в кабинете Клейтон, все охранники находились на постах и были введены максимальные меры безопасности.

Я не планировала читать личные дела подруг. Мы решили раздать ксерокопии сестрам, чтобы они сами сделали свои выводы и написали, какие из диагнозов, поставленных в Ред-Роке, соответствовали действительности, а какие – нет. Я лежала в кровати и ждала, пока Мисси крепко заснет, чтобы внимательно прочитать мое личное дело, главным образом письмо матери. Я решила, что бабушка случайно нашла его дома и отправила мне. Но почему Клейтон ничего не показала? Для того чтобы наказать меня или уберечь от беды?

Когда в комнатах выключили свет и Мисси наконец заснула, я тихо вышла в коридор, чтобы почитать при приглушенном свете ламп. Папка с личным делом Ви лежала в стопке с другими первой, на самом верху. На папке было написано ее имя и дата рождения. Ви оказалась Водолеем и родилась в феврале. Вначале я не придала значение дате ее рождения, но потом посчитала и поняла: Ви уже исполнилось восемнадцать лет. Более того, это произошло еще несколько месяцев назад, то есть она могла бы уже давно покинуть Ред-Рок. Я не понимала, почему Ви этого не сделала, и расплакалась из-за нее так же сильно, как до этого плакала от письма матери.

– Я хочу поговорить с Вирджинией.

На следующее утро после завтрака я не пошла в школу, а двинулась в крыло, где был расположен карцер. Впервые в жизни я совершенно не боялась. Я вспоминала слова Ви о том, что надо вести себя так, как будто ты имеешь все основания находиться там, где находишься, и имеешь право знать ответы.

– С ней нельзя разговаривать, – заявила одна из «шестерок», сидевшая перед дверью в коридоре. – Она сейчас на Первом уровне.

– Я не спрашивала у тебя разрешения, – спокойно сказала я.

– Я об этом сообщу куда следует.

– Делай то, что считаешь нужным, – спокойно ответила я и вошла в дверь комнаты, в которой находилась Ви. Та сидела по-турецки на кровати в пижаме. Увидев меня, подруга жестом предложила мне сесть рядом с ней.

– Наверное, надо перестать делать тебе одолжения, – тихо сказала она.

– Да, что-то эти одолжения дорого обходятся.

– Прости, Брит. Я не хотела, чтобы так получилось, думала, все уже ушли, но Шериф меня подкарауливал.

– Мисси «настучала». Говорила, я стала ночами исчезать. Но сейчас все в порядке, я достала наши личные дела.

– Как тебе это удалось?

– Неважно. Главное, что они у нас есть.

– Я не хочу просматривать и писать аннотацию на свое дело. Пусть это сделает кто-нибудь другой. Если ты, конечно, сама его не посмотрела.

– Нет, я ничего не читала. Это было бы неправильно. Но я кое-что случайно заметила.

Ви глубоко выдохнула, словно выпустили воздух из воздушного шарика, и прислонилась спиной к стене.

– Тебе уже восемнадцать лет. Что ты здесь делаешь?

– Значит, ты видела год и месяц моего рождения?

– Да, только это. Я не читала твое личное дело. Пожалуйста, объясни, почему ты все еще здесь? Ты же так ненавидишь это место?

Мне показалось, будто Ви плотнее прислонилась к стене, чтобы стать меньше. Она была высокого роста, но в тот момент выглядела гораздо ниже. Она показалась мне хрупкой и слабой. Я прикоснулась к ее руке. Она подняла на меня глаза, и я увидела в них страх.

– Ви, объясни мне, что происходит.

Она потерла виски и нахмурилась.

– Я сказала тебе неправду. И я соврала всем остальным. Мой отец не дипломат, работающий в ООН. Точнее, уже не работающий. Он умер.

Она заплакала.

– Мне очень жаль, – произнесла я.

Она выпрямилась и утерла слезы.

– Он раньше работал в ООН. Побывал в очень опасных местах: в Гане, Шри-Ланке, потом в Багдаде, Ираке. В Ирак мама с ним не поехала, потому что это было слишком опасно.