Сирень доцветала, зато в полную силу распустилась белая акация. Густой, словно настоянный аромат со сладковатым медовым аккордом щедро растекался по улице, без меры окутывая варварским дурманом – и апельсином припахивало, и жасмином, и фиалкой. Гроздья тяжёлых соцветий висели над головой, делясь душистыми лепестками цвета невестиного платья – они опадали на плечи, на волосы, и даже сварливые тётушки, давным-давно утратившие память о девичестве, тихонько млели.

Вон они, суетливые конкурентки, вразнобой нахваливают домашнюю брынзу – плотные, как слитки, округлые сыры с сетчатыми следами марли. Мажешь хлеб маслом, а сверху – пластик брынзы… М-м…

Опытные бабуськи моментом уловили мой разгоревшийся взгляд, заулыбались умильно.

– А ось для тэбэ, хлопчик! – прожурчала самая бойкая.

– И почём?

– Та за два рубли отдам!

– Рубль восемьдесят, – сказал я непримиримо.

– А чого? – разочарованно тянет бабка, но тут же соглашается: – Та добре, добре… Ось!

И прохладная, влажная от рассола брынза утяжеляет мою сумку. Нормально… Осталось батон купить и буханку «Орловского».

Ближе к решетчатым воротам рынка колхозники выкладывали окатанные круги мела, похожие на хлебные караваи, но я поленился брать, хотя мама и просила – приспичило ей печку на даче побелить. Да ну, тащить такую тяжесть по жаре…

Покинув базар, я неспешно зашагал к газетному киоску. И тут мимо плавно проехала светло-оливковая «Волга» с парой длинных антенн. По звуку мотора вроде «дублёрка». За мной?!

Разомлевший в струях тёплого и сухого воздуха, я похолодел. За рулём «Волги» сидел здоровяк с грубым лицом, будто топором тёсанным. Все приметы киношного гангстера – тяжёлая нордическая челюсть, мрачный взгляд, волосатые кулаки сжимают баранку. Ему бы ещё сигару в зубы – вылитый мафиозо получится.

Рядом с «гангом» развалился интеллигентного вида мужчина в белоснежной рубашке и при галстуке. Строгие очки в чёрной оправе придавали ему вид доцента или аспиранта.

Парочка в «Волге» вела разговор о своём, кагэбэшном, не обращая на меня ни малейшего внимания, вообще не поглядывая кругом. Частота пульса пошла на снижение…

Наверное, это я с вечера такой… вздёрнутый и взлохмаченный. Ещё одно письмо отправил, вырядившись сержантом ракетных войск. Военных много по городу шатается, внимания они не привлекают.

Фуражка в гараже завалялась, форменные брюки и гимнастёрку я у папы «одолжил», а китель без спросу взял у Ромуальдыча – он у него с самой зимы в мастерской висел. Осталось только пышные усы наклеить да «брежневские» брови, похожие на лохматых откормленных гусениц.

Риск, конечно, имел место – дрожал стрелкой в красной зоне. Что бы я, интересно, стал делать, повстречайся мне патруль? Удирал бы дворами, что тут ещё сделаешь…

Посмотрев вниз и вбок, как бы за спину, я по привычке проверился. Это уже вторая натура! Бытие определяет…

К киоску «Союзпечати» стояла небольшая очередь, ну и я пристроился – в Москве раскручивалась неслабая движуха, и даже сквозь ритуальную газетную обрядность просвечивало новое, свежее, живое. Надо быть в курсе событий.

– «Комсомолку», пожалуйста, и «Коммунар».

Отдав пятак, я сложил газеты. На четвёртой полосе «Прибужского коммунара», рядом с программой передач, мелькнуло знакомое детское лицо. «Дима перенёс «химию». Та-ак…

На фото смущённо улыбался худенький мальчик с абсолютно лысой головой. Я задумался.

А не часто ли мне на глаза попадается этот симпатичный ребёнок? Вторая заметка за неделю! А вчера или позавчера по радио гулко вздыхал «добрый доктор Айболит», главврач детской больницы. Уважаю, мол, Димку! И какая воля к жизни в его хлипком тельце! Маленький Невкапса в пять лет потерял родителей, жил в детдоме и маялся своими хворями, а теперь вот и вовсе слёг. Шансов выжить у Димы мало, метастазы одолели, но мальчик не сдаётся…

Я плотно сжал губы. А это не на меня ли крючок заброшен – с наживкой? Очень уж непривычные статьи для местного брехунка! Обычно на страницах «Прибужки» печатали бодрую похвальбу, славили героев труда, отваживаясь иногда на беззубый фельетончик под рубрикой «Пьянству – бой!».

И вдруг такое душераздирающее чтиво. Странно…

А ещё страньше, как выражалась Алиса, что о Диме и радио заговорило… Осталось только в прямом эфире показать! Хм. Может, зря я не смотрю местные новости? А мы сейчас проверим…

Беспокойно оглянувшись, я пошагал к остановке, где на высокую скамью забралась сухонькая, бодрая старушка в тусклом платье и беленьком платочке. Прижимая к себе набитую корзинку, она беззаботно качала ногами в разношенных, словно раздавленных, сандалетах.

Я присел рядом и повернул газету снимком мальчика вверх. Уловив интерес соседки, небрежно спросил:

– А не помните, его по телевизору показывали?

– Так вчора було! – охотно откликнулась бабуся. – Бидный хлопчик…

Старушка, сама не ведая того, опустила увесистую гирю на чашу весов. Я принял решение.

Четверг, 15 мая 1975 года, день

Первомайск, улица Революции

– Не будет пятого урока! Ура!

Приятная новость мгновенно овладела ученическими массами. И я, вполне натурально разделяя общий восторг, спешно покинул школьные стены.

Никогда особенно не радовался болезням учителей, даже если их страдания сулили отмену занятий. Но в этот день я довольно потирал руки – чем быстрее всё проверну, тем скорее сброшу с себя мучительный, всё нутро выворачивающий напряг.

Томительное нетерпение подгоняло меня. Я даже пешком не пошёл – доехал на автобусе до вокзала и быстренько прошмыгнул в гараж, в «логово попаданца». Все вещи я притащил ещё вчера – старенькое мамино платье, бледно-голубое с серебряной вышивкой, её же босоножки на невысоком каблучке и позабытый на антресолях бюстгальтер.

В амплуа травести я ещё не выступал…

Было непривычно и не слишком приятно обряжаться девицей, но на что только не пойдёшь, лишь бы обыграть «сборную» КГБ! А меня с вечера точил злой азарт, порывчатое желание уесть наружку, обставить загонщиков.

«Ах, вы так, да? А я – так!»

Раздевшись догола, я сжал зубы, натягивая женские трусики и напяливая на себя лифчик – пришлось его немного ушить, чтобы не болтался, а в чашечки напихал ваты. Посмотрев в мутное облезшее зеркало, я содрогнулся. Ноги длинные, ровные, гладкие пока, щёчки и губки пухленькие… Голубая мечта.

– Эту неприятность мы переживём… – фальшиво пропел арию кота Леопольда, то шипя, то цедя слова. Разнервничавшись, я чуть не утратил вечерний заряд уверенности. Может, не надо, а? «Надо, Миша! Ну надо!» Как ещё-то?

Натянув платье, я с трудом, пыхтя и сопя, застегнул пуговки на спине. Выдохнув, прошёлся по гаражу, подцепив босоножки. Нормально. Только вот покачивание бёдрами выходило на троечку – не та анатомия.