* * *

Ночь подходила к завершению, но оторваться от преследователей разведчикам не удавалось. Они смогли отвлечь вражеских кавалеристов от группы Афанасьева и диверсантов, но теперь было важно самим остаться живыми, не попасть в плен и вернуться к своим. Однако шансов осуществить задуманное было мало. С рассветом их не оставалось бы вовсе. Селиванов это понимал и лихорадочно искал выход. Понимал это и скакавший первым Манджиев. Мысль пришла, когда он увидел перед собой темный горб невысокого вытянутого холма. Когда возвышенность скрыла их от погони, он остановил лошадь:

– Николай! Гришка! Стой! Слезайте!

Селиванов и Вострецов остановились, но покидать лошадей не торопились.

– Скорее! Так надо!

После недолгого раздумья Николай решил довериться товарищу и спрыгнул с лошади. За ним последовал Гришка. Санджи, не теряя времени, стал с криками, не жалея, стегать лошадей по крупам. Перепуганные животные помчались в степь. Санджи махнул рукой в сторону от бугра.

– Быстрее! Уходим!

Бежали, пока не услышали рядом с бугром звуки погони. Как по команде рухнули на землю, притаились, сжимая в руках оружие, приготовились к самому худшему.

Погоня прошла мимо, вслед за лошадьми разведчиков, но расслабляться было рано. Надо как можно скорее уйти подальше от опасного места. Манджиев повел их по известному только ему пути, к месту, где можно переждать светлое время суток, чтобы с наступлением ночи попытаться пробиться к своим.

* * *

Утро разведчики встретили в низинке, поросшей типчаком, ковылем и полынью. Продолжать путь днем было опасно: в степи человека видно за версту, а потому разведчиков ожидал вынужденный отдых. Селиванов открутил колпачок фляжки, глотнул воды, протянул Манджиеву. Санджи помотал головой.

– Не хочу. Кушать охота.

Селиванов отдал фляжку Вострецову.

– А я курить страсть, как хочу. Знать бы, что так наша разведка затянется, взял бы с собой жратвы и кисет тоже.

– Я бы от еды не отказался, а табак мне не нужен, я не курю.

– Знаю. Тебе, брат, легче. – Селиванов сорвал засохший стебель ковыля, прикусил зубами, посмотрел на безоблачное небо. – Хорошо, что погода спокойная, нормально отлежаться можно. В снег или дождь туго бы пришлось.

Манджиев перевернулся на спину:

– Хорошо. Если бы зима была, было бы плохо. Зимой шурган бывает.

Гришка удивленно спросил:

– Это что еще за шурган. Никогда о таком не слышал.

– Шурган – буря, сильный ветер со снегом и песком. Он скот губит и людей.

– Понятно.

Николай выплюнул изо рта стебелек.

– Я вот что, Санджи, думаю; покуда мы здесь отлеживаемся, земляки твои небось всю степь обшарили и следы наши отыскали. Афанасьева и партизан они уже вряд ли достанут, а вот на нас выйти вскорости могут. А уж от калмыков пощады не жди.

Манджиев покосился на Николая:

– Не забывай, что я тоже калмык. Меня они тоже не пощадят… А я пощадил. Односельчанин мой, калмык, в бою струсил, а мне командир роты приказал его расстрелять. Я ему объяснял, что не могу в земляка стрелять, он свое: «Я приказываю». А как я мог? Как мне потом родителям его в глаза смотреть? Я отказался, вот он меня за это в штрафную роту и отправил. Плохой человек. Людей не жалел, перед начальством выслуживался. – Манджиев, помолчав, спросил: – Ты говорил, что из казаков будешь?

– Из казаков. Из донских.

– А разве казаки тебя пощадят? Их тоже немало немцам служат. Говорят, целые кавалерийские эскадроны и полки казачьи в немецкой армии есть.

Селиванов заиграл желваками.

– Это ты верно сказал. Немало обиженных советской властью к немцам на службу перешло. Да и пленные, кому жизнь дороже, тоже. Только из этих не все немцам верой и правдой служить будут. Кузенбаев говорил, что некоторые солдаты из туркестанских батальонов, где и его земляки есть, к нам перебегают.

– Выходит, специально в эти батальоны пошли, чтобы при случае поскорее на нашу сторону перейти и снова немцев бить.

– Получается, и такие есть.

Гришка не утерпел:

– Предатели они и есть предатели, и их надо уничтожать и…

Селиванов оборвал:

– Много ты понимаешь. Тебе в плену приходилось быть?

– Нет, не приходилось.

– То-то и оно. И в окружении тоже. А если ты тяжело ранен был или контужен и тебя без памяти в плен взяли, получается, что ты предатель?

Гришка молчал.

– Помнишь наш с тобой разговор насчет плена? Я тогда сказал, что лучше немцу в глотку вцепиться.

– Помню.

– Так вот не все, Вострецов, так просто. Жизнь штука сложная, и она может не дать тебе возможности достойно погибнуть. Но стремиться к этому надо. – Селиванов размял затекшую шею. – О жизни поговорили, теперь давай о деле. Гнездышко это уютное, но улетать из него придется, ночью двинемся на восток, если нас до вечера патруль не обнаружит. Я так понимаю, что мы забрались далеко в немецкий тыл, а значит, чтобы до рассвета миновать ничейную землю, идти нам предстоит долго и быстро…

На восток выдвинулись, как только начало смеркаться. Идти долго и быстро не получилось. Холод и сырость не дали как следует отдохнуть и набраться сил. Не прибавило силы отсутствие воды и пищи. В животе у Гришки то и дело урчало, будто там притаился злобный зверек. Желание размять затекшие и замершие тела вначале прибавило разведчикам ходу, но вскоре усталость навалилась на плечи, ухватила за ноги. Поступь стала тяжелее, ночь темнее. Неожиданно впереди послышались едва слышный шорох и злобное рычание. Разведчики остановились, замерли. Первым заговорил Манджиев:

– Это волки или собаки.

– Понял, что не зайцы.

– Их несколько.

– Чую. Было дело, сам на волков охотился. Может, мы на их лежку напоролись или на место, где они добычу поедают. Развелось тварей, война им нипочем.

Война волкам и собакам была почем. Одних она заставляла уходить с места обитания, других оставляла без хозяев и крова. И те и другие приспосабливались, чтобы не умереть от голода. Война же помогала им выживать. Они быстро привыкали к выстрелам и промышляли в тылах, неподалеку от мест боев. Здесь можно было поживиться трупами убитых солдат и лошадей, отбить от стада корову или зарезать барана. Нападали оголодавшие стаи и на людей, но Селиванов знал, что им это не грозит. Четвероногие выбирали в жертву одиноких путников, а сейчас звери чувствовали, что людей много и они с оружием. Николай махнул рукой вправо.

– Уходим стороной. Оружие держать наготове.

Селиванов оказался прав, звери не напали. Были они сыты или побоялись, он не знал, но был рад тому, что не пришлось стрелять, а выстрелы могли их выдать. Когда разведчики про-шли сотню шагов, вслед им раздался протяжный волчий вой.