За хорошего парня. Который готов помочь. Который тревожится о своем друге.

Она тебя видит так, разве нет? Это ты позволил ей поверить в это. Знаешь, я где-то читал, что шестьдесят процентов людей не могут протянуть и десяти минут, не солгав. Это лишь придает тебе невинный лоск: чтобы казаться лучше, привлекательнее для других. Невинная ложь, чтобы никого не обидеть. Так что не похоже, что я сделал что-то необычное. Поступил как обычный человек. Но ведь в сущности я ей не лгал. По крайней мере не напропалую. Я просто не сказал ей всей правды.

Я не виноват в том, что она приняла меня за англичанина. Хотя это и логично. Я довольно хорошо отточил произношение и беглость речи; мне пришлось приложить немало усилий, когда я учился в Кембридже, не хотел, чтобы меня называли «тот французик». Сглаживаю гласные. Тверже произношу согласные. Совершенствую протяжный лондонский говор. Мне всегда льстило, когда британцы принимали меня за своего, – она тоже купилась.

К тому же она предположила, что люди в этом доме всего лишь соседи, не более. Но, откровенно говоря, это ее догадка. Я просто не мешал ей в это поверить. Честно сказать, мне даже нравилось, что она верит в него: в Ника Миллера. Обычного парня, не имеющего ничего общего с этим местом, кроме арендной платы.

Слушайте. Может ли кто-нибудь признаться, что не хотел бы, чтобы его семья перестала стеснять его, перестала быть такой неудобной? Разве люди никогда не задавались вопросом – каково это – быть свободным от всех этих семейных привязанностей? От груза. А у этой семьи груз потяжелее, чем у большинства.

Кстати, сегодня вечером я получил весточку от папы. Все в порядке, сынок? Помни, я рассчитываю, что ты позаботишься обо всем. «Сынок» – слишком ласково для него. Должно быть, он на самом деле хочет, чтобы я выполнял его указания. Вторая часть – это типичный папа. Ne merdez pas. Не испорти все.

Я думаю о том ужине во время сильной жары. Все мы поднялись на террасу на крыше. Пурпурный свет, фонари, мерцающие среди фиговых деревьев, теплый аромат листьев. Под нами зажигаются уличные огни. Густой, как бульон, воздух, его можно пить ложками, а не вдыхать.

На одном конце стола папа, моя мачеха рядом с ним в зеленоватом шелке и бриллиантах, ледяная в жаркой ночи, ее обращенный к горизонту профиль, как будто она была где-то в другом месте – или хотела бы там быть. Я вспоминаю, как папа впервые познакомил нас с Софи. Мне, наверное, было лет девять. Какой очаровательной она казалась, какой загадочной.

На другом конце стола сидел Бен: и почетный гость, и обретенный сын. Папа пригласил его лично. Он произвел на него огромное впечатление.

– А теперь, Бен, – сказал мой отец, подходя с новой бутылкой вина. – Ты должен сказать, что ты думаешь об этом урожае. Вижу, у тебя превосходный вкус. Это одно из качеств, которому невозможно научиться, независимо от того, сколько ты выпил.

Я посмотрел на Антуана, который уже допил вторую бутылку, и подумал: уловил ли тот колкость? Наш отец никогда ничего не говорит просто так. Предполагалось, что его протеже – Антуан: тот, кто работал на него с тех пор, как закончил школу. Но он еще и папин мальчик для битья, и доставалось ему будь здоров – все те годы, что меня не было, Антуану приходилось принимать все удары на себя.

– Жак, благодарю. – Бен улыбнулся и протянул свой бокал.

Наливая вино в один из маминых бокалов от «Лалик», папа по-отечески положил руку на плечо Бену. Это было так непринужденно, так естественно. Глядя на них, я ощутил какую-то нелепую зависть. Антуан, безусловно, тоже это заметил. Я видел, как он нахмурился.

Но, может, это могло быть только на руку. Если моему отцу так нравился Бен, человек, которого я пригласил в наш дом, в нашу семью, возможно, каким-то образом он, наконец, принял бы меня, своего собственного сына. Призрачная надежда, которую я лелеял. Мне всегда приходилось гоняться за крохами, когда дело касалось отцовской привязанности.

– Я вижу твое раздраженное выражение лица, Николя, – сообщил мой отец, используя французское слово maussade[60] – внезапно повернувшись ко мне в своей пугающей манере. Застигнутый врасплох, я слишком быстро проглотил вино, закашлялся и почувствовал, как защипало горло. – Совершенно невероятно, – продолжал он. – Точно такое же, как у твоей покойной матери. Ей ничего никогда не казалось достаточно хорошим.

Рядом со мной дернулся Антуан.

– Это ее гребаное бургундское ты наливаешь, – пробормотал он себе под нос.

Моя мать происходила из старинной семьи: старая кровь, старое вино из больших поместий. Ее наследство – погреб с тысячей бутылок достался отцу после ее смерти более двадцати лет назад. И после ее смерти мой брат, который так и не смирился с тем, что она нас оставила, старался одолеть как можно большее число бутылок.

– Что такое, мой мальчик? – спросил папа, поворачиваясь к Антуану. – Ты чем-то хотел поделиться с остальными?

Тишина тянулась. Но Бен заговорил с изысканностью первой скрипки, вступающей в свое соло:

– Это восхитительно, Софи. – Мы ели любимое блюдо моего отца (несомненно): мясное филе, холодный обжаренный картофель и салат из огурцов. – Эта говядина, возможно, самая вкусная из всего, что я пробовал в жизни.

– Готовила не я, – ответила Софи. – Ужин из ресторана. – Для нее никакого филе, только салат из огурцов. И я заметил, что она смотрела не на него, а куда-то за его правое плечо. Похоже, Бену не удалось завоевать ее расположение. Пока нет. Но я заметил, как Мими украдкой бросала на него взгляды, когда думала, что на нее никто не смотрит, и чуть не промахивалась вилкой. Как Доминик, жена Антуана, смотрела на него с полуулыбкой, пожирая взглядом. И все это время Антуан сжимал свой нож для стейка так, словно собирался вонзить его кому-то между ребер.

– Итак, ты знаешь Николя со студенческой скамьи? – обратился мой отец к Бену. – Он что-нибудь делал в этом нелепом заведении?

Под этим нелепым местом подразумевается Кембридж, один из лучших университетов мира. Но великий Жак Менье – человек без высшего образования, и посмотрите, к чему он пришел. Человек, сделавший себя сам. Лучший из остальных.

– Или он просто растратил мои кровно заработанные деньги? – спросил папа. Он повернулся ко мне. – Потому что у тебя это неплохо получается, не так ли, мой мальчик?

Задел за живое. Несколько лет назад я вложил часть этих «кровно заработанных денег» в стартап в сфере здоровья в Пало-Альто. Все, кто хоть немного знал о нем, были в восторге: это же будущее здравоохранения. Я потратил большую часть денег, оставленных мне отцом, когда достиг восемнадцатилетия. Это был шанс показать свой характер; доказать, что я чего-то стою.

– Я не знаю, как усердно он учился в университете, – начал Бен, криво усмехнувшись в мою сторону, и мне сперва полегчало, когда он снял напряжение. – Мы ходили на разные курсы. Но довольно много работали над студенческой газетой – и в одно лето всей группой путешествовали по миру. Правда, Ник?