– Coucou Simone![61] – Она снова поворачивается ко мне. – Мне пора идти. Хорошо провести время!

Легкий взмах рукой. Снова вернулась беспечная тусовщица. Но на мгновение, когда я спросила ее о той ночи, когда исчез Бен, она не показалась мне такой беззаботной. Выглядело так, будто ей вдруг резко захотелось оборвать разговор.

МИМИ

Четвертый этаж

К тому моменту, как я спустилась в cave, там уже было полно народу. Я не выношу толпу; внутри нее я задыхаюсь. Друг Камиллы Анри принес свои деки и массивный динамик, и сейчас на полной громкости звучит «La femme».

Камилла приветствует опоздавших у входа в своем платье из фильма «Солнцестояние», корона из цветов подпрыгивает на ее голове, когда она вскакивает и обнимает гостей.

– А, salut. Гус, Ману – coucou Деде!

Никто не обращает на меня особого внимания, хотя они в моем доме. Они пришли к Камилле, все они ее друзья. Я наливаю немного водки в стакан и начинаю пить.

– Salut, Мими. – Я опускаю глаза. Merde. Это подруга Камиллы Лулу. Она сидит на коленях у какого-то парня, с бокалом вина в одной руке и с сигаретой в другой. На ней костюм кошки: на голове ободок с кружевными ушками, шелковое платье-комбинация с леопардовым принтом, спадающее на одно плечо. Длинные каштановые волосы спутались, будто она только что встала с постели, а помада размазалась, но это выглядело даже сексуально. Идеальная Parisienne[62]. Как в этом дурацком сериале «Эмили в Париже». Или как те придурки из Инстаграма в своих эспадрильях бобо, строящие глазки. Именно так, по мнению людей, и должны выглядеть француженки. А не как я, со стрижкой маллет и прыщиками вокруг рта.

– Я так давно тебя не видела. – Она машет сигаретой – она одна из тех девушек, которые курят сигареты возле кафе, но на самом деле их не курят, а просто держат и пускают повсюду дым, при этом жестикулируя своими хорошенькими маленькими ручками. Горячий пепел попадает мне на руку.

– Я помню, – говорит она, ее глаза округляются. – Это было в том баре в парке… Август. Mon dieu[63], я никогда не видела тебя такой. Ты была не в себе. – И она хихикает над чудачкой Мими.

В этот момент меняется музыка. Верится с трудом, но это та самая песня. «Головы полетят» группы «Йе-Йе-Йес». Похоже, это знак свыше. И вдруг я снова возвращаюсь туда.

* * *

Слишком жарко сидеть дома, поэтому я предложила пойти в этот бар, «Роза Бонёр» в парке дю Бют-Шомон. Я знала, что Бен может быть там. Он писал статью, расположившись за барной стойкой; я слышала, как он разговаривал со своим редактором через открытые окна квартиры.

С тех пор, как он одолжил мне пластинку «Йе-Йе-Йес», я нашла в интернете их солистку Карен О. Я старалась подражать ей в манере одеваться, и когда мне удавалось, ощущала себя совершенно иной. Я постригла волосы, скопировав ее короткую, неровную прическу, потратив на это почти целый день. В тот вечер я надела свой наряд от Карен О: тонкую белую майку, накрасила губы, обвела глаза черной подводкой. В последний момент я решила снять лифчик.

– Вау! – ахнула Камилла, когда я вышла. – Ты выглядишь так… по-другому. О боже… Я вижу твои nénés! – Заулыбалась она. – И для кого?

– Va te faire foutre[64]. – Я смутилась и послала ее. – Ни для кого, salope. – Вряд ли это шло в какое-то сравнение с тем, что на ней было надето: платье из золотой сетки свободного кроя, заканчивающееся чуть ниже ее chatte.

На улицах стояла такая жара, через подошву ботинок ощущался обжигающий тротуар, а воздух мерцал от пыли и выхлопных газов. А потом произошло ужасное совпадение. Как раз в тот момент, когда мы выходили через главные ворота, появился папа, он шел в другом направлении. Несмотря на жару, мне стало зябко. Захотелось умереть. Я уловила тот самый момент, когда он увидел меня; выражение его лица изменилось.

– Salut, – поздоровалась Камилла, слегка помахав рукой.

Он улыбнулся ей так же, как и любому другому человеку. На ней была курточка, застегнутая поверх платья, так что не было видно, что под ней она почти голая. Я заметила, что она умеет быть именно такой, какой ее хотят видеть мужчины. С папой она всегда была скромной, такой невинной на вид, все «oui Monsieur, и non Monsieur» и опускала ресницы.

Папа перевел взгляд с Камиллы на меня.

– Что на тебе надето? – спросил он, его глаза засверкали.

– Я… – пробормотала я, запинаясь. – Так жарко, я подумала…

– Tu ressembles à une petite putain. – Вот что он сказал. Я так ясно помню это, потому что эти слова прожгли меня: я до сих пор чувствую их кожей. Ты выглядишь, как маленькая шлюха. Он никогда раньше так со мной не разговаривал. – А что ты сделала со своими волосами?

Я коснулась своей новой челки в стиле Карен О.

– Мне стыдно за тебя. Ты меня слышишь? Мне стыдно. Никогда так больше не одевайся. Иди и переоденься.

Его тон напугал меня. Я кивнула.

– D’accord, Papa[65].

Мы последовали за ним обратно в здание. Но как только он закрыл дверь в пентхаус, Камилла схватила меня за руку, и мы выбежали оттуда и побежали по улице к метро, и я попыталась забыть об этом, попыталась быть просто еще одной беззаботной девятнадцатилетней девчонкой, сбежавшей на прогулку.

Бют-Шомон казался джунглями, а не частью города: пар поднимался от травы, кустов и деревьев. Толпа вокруг бара. Эта суета, эта бешеная энергия. Музыкальные басы я ощущала глубоко под своей грудной клеткой, они отдавались во всем моем теле. Внутри были люди, на которых было надето еще меньше, чем на мне и даже на Камилле: девушки в крошечных бикини, которые, вероятно, провели день, загорая на парижских пляжах, этих искусственных пляжах у реки, которые устраивают летом. В воздухе пахло потом, лосьоном для загара, сухой горячей травой и липкой сладостью коктейлей.

Я выпила свой первый Апероль Спритц, как будто это был лимонад. Меня все еще тошнило от выражения отцовского лица. Маленькая шлюшка. То, с какой яростью от выплюнул эти слова. Вторую порцию я тоже осушила быстро. И тогда мне стало все равно.

Девушка за стойкой сделала музыку погромче, и люди начали танцевать. Камилла взяла меня за руку и потащила в толпу. Там уже тусовалась парочка наших друзей – нет, ее друзей – из Сорбонны. Из маленького пластикового пакетика сыпались таблетки. Это уже выходило за рамки. Я пью, но никогда не принимаю наркотики.