Нидгардтом понял: у меня новое татау проявлялось после того, как оно срабатывало у пациента. Или — после того, как мне становилось об этом известно. Потому я и попросил Риковича воздействовать на гоблина. Его жалобы на неудобство ментальных атак против уруков — это одно, а вот такой явный результат — совсем другое.

— И зачем ты… — резко обернулся Иван Иванович.

— Чтобы ты убедился в эффективности, — невозмутимо сказал я. — Давай сюда свою руку. Лучше — левую, на нее внимания меньше. Больше не сомневаешься?

— Какие уж тут сомнения… Это кабздец какой-то! Сначала весь этот гнусный жупел из гоблинского мозга, а потом… Бр-р-р-р! Знаешь ощущение, когда той самой точкой локтя об угол ударишься? Вот так вот, только внутри черепной коробки! То, что было в «Орде» — мелочи! Там такая себе мигрень, слабенькая… А это — это страшное оружие против менталиста!

— Это не оружие, это броня, — поправил его я, меняя расходники на стилусе и привычно морщась, когда острый шип из рукояти впился мне в ладонь. — Давай сюда какую-нибудь конечность. Будет тебе усилитель.

Он закатал рукав и положил свою худощавую, но жилистую левую руку на стол передо мной.

— Это ведь магия крови, урук, — с сомнением проговорил он. — Мы сейчас используем магию крови, да?

— Пальцем в небо, — поморщился я. — Хочешь точное определение от тупого орка? Я могу. Я вопрос изучил досконально! Так вот: это вообще не магия.

— А что? — стилус уже коснулся его кожи и черный колор смешался с сукровицей, обозначая первые линии будущей оригинальной татау.

— Эгрегориальная техника. С магическими методиками связана только тем, что также использует ману-прану-саирину на начальном этапе. А вот всё остальное — в корне отличается.

— Всё-таки ты только притворяешься тупым, да, Бабай? На самом деле ты тот еще сраный умный! Я давно подозревал, но поверить никак не мог! — Рикович распрямил спину и расслабился, прислушиваясь к ощущениям от процесса татуировки.

— А теперь? Теперь — поверил?

— В то, что ты сраный умный? Поверил! Как тут не поверить?

— Ну вот и отлично. Значит, татау выйдет мощной и эффективной! Главное помни… — закончил я замогильным голосом в стиле дяди Бена из «Человека-паука». — Чем больше сила — тем больше ответственность!

Иван Иванович кивнул и больше ничего не говорил, только смотрел не мигая на свой счастливый лотерейный билет в будущее, который постепенно проявлялся на его руке и приобретал вид типичного изображения на схеме усилителя постоянного тока.

* * *

Я не ожидал такого эффекта от своей работы, это точно. Риковича капитально вырубило, он просто взял — и уснул сразу после того, как я отнял стило от его руки и сказал:

— Всё!

Дал храпака прямо на раскладном столе, так что мне пришлось переносить его на спальную полку в фургоне аки красну девицу, и самостоятельно убирать мебель. А потом — гнать вперед. До Камышина было четыреста километров, и я намеревался преодолеть их за раз, двигаясь по великому тракту до Царицына, а потом — по берегу Волги до самой границы Камышинской Вольницы — самого ближнего к нам сервитута.

После полученного от ликвидации Хтони заряда энергии спать не хотелось абсолютно, так что я подкрутил громкость на аудиосистеме, вцепился в руль и под залихватские аккорды местного латино-балкано-кавказо-фолк-рока от «Рекорд-Ансамбля» гнал вперед со страшной силой часа три или четыре, не обращая особенного внимания на окрестные населенные пункты и указатели. Впереди уже мелькали высотные здания Царицына, и я вознамерился свернуть на объездную, как вдруг врубился: канала Волга-Дон тут не было! Хрена с два тут имелась бы объездная, если бы существовал канал!

— А где канал? — спросил я вслух, притормаживая.

— Окстись, малахольный! — ответил Рикович совершенно бодрым голосом. — Канал на Камышине! До него еще переть и переть! Вам, в смысле. А мне — выходить пора.

— Вот так вот, значит? Добился своего — и всё? Бросаешь нас? — усмехнулся я, сворачивая в карман на трассе. — Все вы, люди — говно на блюде.

— От полукровки слышу! Ты между прочим, тоже наполовину говно получаешься! — почесал бороду Иван Иванович. — Никуда я не денусь, я твой личный куратор от Сыскного приказа. Так что куда ты — туда и я, как ниточка за иголочкой. Но ссадить меня придется. Мне к своим парням надо, понять что к чему и как там поживают темные силы…

— Ермоловы, что ли?

— А почему сразу Ермоловы? — вскинулся он, а потом признался: — Ну да, Ермоловы. Они тебя взялись пасти, мы одну из их групп сбили с толку, и теперь нужно понять — как дальше работать. В земщине они напрямую действовать не могут, только через клиентов… А вот в Камышинской Вольнице — это другой вопрос… Там нужно быть особенно аккуратным. Так что — высаживай, за мной из Царицына машина придет. Мои уже там…

— На конспиративной квартире? — не удержался я.

— Какой, к матери, конспиративной? В отделе приказном нашем, царицынском!

Он пробежался пальцами по экрану смартфона, удовлетворенно хмыкнул, потом проверил пистолет в подмышечной кобуре, пригладил волосы и, слегка опустив стекло, выглянул наружу:

— Моросит! Да и черт с ним, там навес есть, и лавочка. Пошел я, мужики! — и взялся за дверную ручку.

— Погоди, Иван Иванович, скажи хотя бы — сработало или нет? — любопытство меня просто съедало.

— Ну как тебе сказать, Бабай… Вот я, например, сейчас, чую, что некий гребаный сайгак километрах в трех отсюда носится по степи и ищет, где бы найти подходящую сайгу, чтобы засадить ей как следует. Ему хочется уже сейчас, хотя гон только через два полных лунных цикла. К этим ощущением мне предстоит как-то привыкнуть, м-да… — его лицо выглядело весьма озадаченно. — Так что я пойду, посижу там на лавочке, соберу мысли в кучку.

И, пожав нам руки, вышел под дождь.

— Ваще-то я бы тоже кому-нить засадил уже как следует, — почесал мудя Кузя. — Поехали в бардак, к девкам!

— Фу, ять, еще в бардак я не ездил! — у меня в голове как-то не стыковались проститутки и мелкий гадкий гоблин, но, наверное в этом мире такое было в порядке вещей? — Меня там Эсси ждет, на Байкале! Я, между прочим, влюблен!

— А