– Вы предали своего капитана.

– Ну, – потер бармен щеку, – можно было бы придумать что-нибудь и поинтереснее.

Сефия моргнула и сконцентрировалась. Горечь выступила на языке, и она сглотнула.

– Вы были простым матросом на «Южном Кресте», у капитана Даймариона. Все было бы хорошо, если бы не ваша жадность.

Видение померкло, но Сефия, мотнув головой, вернула его, хотя это отозвалось в ней усилившейся болью.

– Маршрут проходил близ Оксини, и вам везло. В заливе Баттерам вы взяли хорошую добычу. Денег и прочего было хоть отбавляй. Но вы захотели взять себе больше, чем полагалось по уговору. Вы думали, вам это сойдет с рук, но капитан вас поймал.

Слышавший все однорукий рассмеялся, а бармен зло посмотрел на него.

– Ладно. Пусть это будет два, – сказал он.

Лоб Сефии покрыла испарина. Пол заведения словно раскачивался под ней, а стены дрожали. Вдруг она почувствовала локтем тепло руки Стрельца и сконцентрировалась на нем, отогнав тошноту и боль, раскалывавшую ей голову.

– Спрашивайте дальше, – сказала она.

Фарралон Джонс уставился на кусок кварца, который сиял в полумраке таверны, потом прикрыл лицо рукой, прищурился и спросил:

– Что мне в жизни всего дороже?

Сефия отправилась на поиски ответа в самые темные уголки его прошлого, самые отдаленные страницы его истории. Ей открылось слишком многое: образы, звуки, запахи перекатывались через нее вновь и вновь подобно зеленым волнам, но среди них, вынырнув на поверхность этого мерцающего моря и хватая ртом воздух, она увидела ответ. Кулак капитана был словно кувалда, и на пальцах он носил четыре перстня с остро ограненными изумрудами. Сефия почувствовала боль в щеке – словно эти изумруды рвали на куски ее собственную плоть. После того, как Фарралон Джонс получил удар этого кулака, его уже никто не нанимал. Никто не хотел иметь дело с меченым, никто ему не доверял. И Сефия поняла, что значило для этого человека потерять жену и дочь – единственных людей, которых, помимо самого себя, он любил.

– Вы хотели бы, чтобы я сказала, будто это ваша жена и дочь, – проговорила она пересохшими губами, чувствуя, как все внутри нее сотрясается от напряжения. – Но это не так. Вы никогда не любили их так, как любили себя самого. Вот вам мой ответ.

Все в баре смотрели на них.

– Как ты это?..

Глаза бармена нервно поблескивали.

– Я же никогда никому не говорил…

– Я все это вижу, – ответила Сефия.

Ладонями девушка зажала виски, словно пыталась унять пульсирующую боль. Она услышала последние слова, которыми проводила Фарралона Джонса его жена, и она повторила эти слова в лицо бармену:

– Ты жалкий жадный трус, Фарралон Джонс, и все, кого бы ты ни встретил, будут это знать.

Бармен уронил стакан, который продолжал полировать. Стакан грохнулся о стойку бара, треснул и отлетел на пол, где разбился на мелкие кусочки у ног бармена. Тот отпрянул. Осколки стекла захрустели под его подошвами.

– Я никому… Как ты узнала?

– Я ответила на ваш вопрос, – проговорила Сефия.

Она едва держалась на ногах. Все плыло перед ее глазами, предметы теряли свои ясные очертания, а их контуры расплывались, как хвосты падающих звезд на ночном небе. Но когда Сефия понемногу стала приходить в себя, один звездный след засиял ярче прочих. Он казался важнее прочих, каким-то образом будучи связан с человеком по имени Хэтчет. Но вот она пришла в себя, и все исчезло. Сефия глубоко вздохнула и выпрямилась, держась за стойку бара.

– Я все вижу, – повторила она.

Она с трудом дышала, голова ее шла кругом, а к горлу подступала тошнота. Но она победила. Взяв со стойки кусок кварца, она передала его Стрельцу, который торжественно отправил его в карман.

Однорукий все еще смеялся, трясущимися руками удерживаясь за стул. Сефия опустила свой дрожащий палец в его стакан и тремя – четырьмя штрихами нанесла на поверхности стойки несколько линий.

– Вы видели этот знак? – спросила она бармена.

Джонс тупо посмотрел на символ.

– Никогда в жизни, – ответил он.

Сефия кивнула. Единственное место, где за все время своих странствий она сама видела этот знак, был ящик, в котором держали Стрельца.

– Тогда расскажите мне о рыжебородом.

Сефия сделала глубокий вдох, пытаясь не замечать тошнотворный запах мокрых опилок, поднимающийся с пола.

– Он работает на громилу, которого зовут Хэтчет.

– Я знаю. Как он ушел отсюда?

– Через заднюю дверь.

Джонс ткнул рукой в темный угол таверны, где между столами пряталась маленькая дверца. Джонс улыбнулся, хотя Сефия и не поняла, почему.

– Они с Хэтчетом сегодня утром уходят на корабле под названием «Ковш». Корабль пока стоит у причала Черного Кабана.

– Куда они плывут?

Бармен пожал плечами:

– Не знаю. Отсюда можно отправиться куда угодно. Куда-то в Центральное море.

– А когда отходит корабль?

Джонс нагнулся, чтобы поднять с пола осколки стакана, и Сефия уже не видела его лица. Слова всплыли из-за стойки бара как клубы дыма:

– Через полчаса.

Сефия посмотрела на Стрельца, и тот мрачно кивнул.

– Времени не так много, – сказала она и, все еще покачиваясь, направилась к выходу, ведя Стрельца за собой.

Не успел он закрыть за ними дверь, как Сефия упала на колени над сточной канавой и стала сотрясаться в конвульсиях – ее буквально выворачивало наизнанку. Стрелец сел рядом, ладонью поглаживая ее по спине и плечам, и его мягкие прикосновения мало-помалу успокоили Сефию, уняли тошноту и умерили острую как нож головную боль.

Когда она наконец выпрямилась, Стрелец протянул ей фляжку с водой. Дрожащей рукой Сефия взяла ее и несколько раз прополоскала рот. Головная боль ушла не вполне, но, по крайней мере, ее уже не тошнило. Судорожно вздохнув, Сефия поднялась и осмотрелась.

Они стояли во дворе, заставленном мусорными баками; повсюду висели ветхие рыболовные сети. Узкий проход вел из двора на улицу, вымощенную расшатанными досками. Стрелец терпеливо ждал рядом.

– Нужно узнать, куда они плывут, – сказала Сефия.

Стрелец кивнул, взял из ее рук фляжку, и они вышли на улицу.

На морском берегу вдоль причалов грудились гребные шлюпки, яхты и прочие маленькие суденышки. Но были здесь и огромные корабли с гигантскими мачтами, подобными деревьям. Матросы и докеры торопливо бежали по трапам с тюками грузов, которые они перебрасывали через поручни на борт кораблей. Тут и там среди пассажиров сновали рассыльные с черными повязками на рукавах; сообщив что-то очередому пассажиру, они отправлялись прочь. Чайки то кружили над кораблями, словно падальщики, то сидели неподвижно, словно предвестники беды, на поросших ракушками сваях, торчащих из зеленой воды.