Тот ответил неуверенным тоном:

– Похоже, что с крыши.

– А может, из подвала?

Парень приподнял плечи.

– Может, и из подвала. Очень даже… Разве в этой горячке что-нибудь можно засечь?

– Не можно, а нужно, – назидательно произнес Куриленко. – Дай-ка мне свою винтовку.

Он отнял у парня винтовку, нацепил на ствол картуз, затем вытащил из кармана зеркальце (Куриленко любил обихаживать себя, не терпел погрешностей ни во внешнем облике, ни в одежде, всегда носил в кармане зеркальце, расческу, гребешок для усов и крохотный аптечный пинцетик для выдергивания волос из носа и ушей), нагнулся, выставил зеркальце из-за угла так, чтобы был виден особняк, из которого стреляли, и приказал парню:

– Высовывай винтовку с картузом!

Тот, запаренно сопя, подчинился, высунул винтовку из-за угла… Куриленко засек сразу два выстрела – стреляли с чердака особняка и из-за угла, покрутил головой озадаченно:

– Вот вши! – почесал пятерней затылок. Почему-то считается, что когда мужик пятерней чешет затылок, ему легче думается. Куриленко много раз пробовал обмозговать этот момент, но отгадки так и не нашел.

Оглядел своих людей, – их было человек двенадцать, все жались к стенке дома.

– Их двое там сидит, стрелков этих, пальцем сделанных, – пояснил он. – Если мы попрем всей группой – нас они просто перещелкают одного за другим… Поэтому действуем следующим образом: даем им возможность пару раз выстрелить – и лёту на ту сторону. На скорости аллюр три креста. Там – мертвая зона для стрелков, там они нас не возьмут. Понятна задача?

Стоявший рядом с ним парубок промычал что-то под нос. Куриленко повысил голос:

– Не слышу внятного ответа… Все ясно?

– Ясно, что ничего не ясно, – озабоченно пробурчал парень.

– Ить, критик! Раз башке не понятно то, что понятно ногам, то используем вместо головы ноги. Коли захочешь жить – быстрее всех перебежишь на ту сторону улицы.

– Жить хочу, – подтвердил парубок.

– Вот и хорошо. Коли хочешь жить – значит, все сделаешь, чтобы так оно и было. – Куриленко пальцами подтянул к себе зеркальце. Выдохнул сипло, командно: – Начинаем операцию! А ты, – он повернулся к парубку, – тебе предстоит вот что… Высунь ствол винтовки с картузом из-за угла, и как только бабахнут оба выстрела, так все – мы пулеметной очередью перебегаем на ту сторону улицы. Пока они станут передергивать затворы своих трехлинеек, мы будем уже там.

– А если они бьют не из винтовок, а из маузеров? В маузере передергивать затвор не надо, – озабоченно проговорил черноглазый, похожий на ворону казачок, одетый в роскошную лисью доху.

– Уж как бьет маузер, я знаю хорошо, меня не надо этому учить – ученый… Это – винтовки. Все, высовывай ствол! – скомандовал Куриленко парубку.

Тот примерился и поспешно сунул за стену ствол винтовки с висевшим на нем картузом. Бабахнуло два выстрела. Почти в унисон. Фуражка подбитой птицей слетела с винтовочного ствола на землю – ее зацепила пуля. Куриленко подхватил фуражку и, пригибаясь низко, понесся на противоположную сторону улицы. Следом за ним кинулись бойцы – Куриленко слышал, как за спиной смачно всаживаются в раскисшую землю их ноги. Командир полка уже ткнулся руками в забор, развернулся и, выставив перед собой маузер, побежал к особняку, когда из особняка раздался еще один выстрел.

За спиной у него кто-то вскрикнул. Куриленко на бегу обернулся. Черноглазый казачок в роскошной лисьей дохе лежал на земле и дергал ногами. «Готов, – безошибочно определил Куриленко, – уже не поднимется».

На противоположной стороне улицы, у забора, вповалку, лежали махновцы, одетые кто как – своей формы в полку Куриленко не было, – их нащелкали эти двое, засевшие в особняке, один внизу, в подвале, другой наверху, на крыше.

– Пся крев! – по-польски выругался Куриленко, пристряло к нему это чужеземное ругательство мертво, его будто гайками прикрутило к языку, – научил ругательству один знакомый поляк, веселый человек. – Вот вши!..

Он вновь пригнулся, добежал до угла особняка, спиной прижался к водосточной трубе и замер.

Из длинной узкой бойницы – окна подвала, расположенного на уровне земли, снова ударил выстрел – выблеснуло короткое рыжее пламя и тут же погасло. Куриленко повернулся к парубку, который старался не отставать от него, шел следом как привязанный.

– Пальни пару раз по чердаку, чтобы оттуда не смог высунуться ствол, а я сейчас взорву подвал.

– Угу, – послушно пробормотал нарубок и саданул из винтовки по чердаку – бил он вслепую, в навес над слуховым окном, потом ударил снова – сделал еще два выстрела.

– Хорошо, – пробормотал Куриленко удовлетворенно, – это то самое, что бабке Горпине надо…

Он поспешно передвинулся к бойнице и швырнул в подвал гранату. Торопливо отскочил назад, на старое место, плотно вжался лопатками в стену, невольно прижмурил глаза. Это делал не только он – многие, кто швырял гранаты, в ожидании взрыва закрывали глаза, делали это непроизвольно… Похоже, такова натура человеческая, двуногий-двурукий все время чего-нибудь боится, а уж громы небесные и взрывы земные встречает просто с дрожью телесной.

В подвале рвануло. Из узкой щели-бойницы, облюбованной метким стрелком, с силой вышибло сизый едкий дым. Ноздри у командира полка защипало, из глаз потекли слезы. Давясь слезами, чихая, Куриленко поспешно кинулся к двери особняка. Парубку, который следовал за ним не отставая, велел:

– Дуй вниз, в подвал, посмотри, что там с этим пуляльщиком… Половину полка, гад, положил! – Сам Куриленко кинулся вверх, ловить второго стрелка.

С лету вышиб дверь, ведущую на чердак, выдрал с корнем крючок и, почувствовав, что сейчас раздастся выстрел, кубарем покатился в сторону, искупался в чердачной пыли, головой воткнулся во что-то мягкое, пахнущее кошками – это был огромный старый палантин. Времени разбираться, в том, где что находится, не было, Куриленко засек взглядом яркий высверк в темноте, но звука выстрела не услышал и очень удивился, отчего же ему заложило уши – обычно, когда в человека стреляют в упор, то пороховой всплеск обязательно вышибает у него барабанные перепонки, несколько мгновений человек вообще ничего не слышит, то же самое произошло и сейчас, – через несколько мгновений звук выстрела все же донесся до него, и Куриленко удивился: отчего же так запоздало?

Он ударил ответно из маузера, трижды нажав на спусковой крючок, по пыльному мягкому настилу перекатился к деревянному столбу, подпиравшему крышу, и прижался к нему плечом. Выставил перед собой руку с маузером.

Пыль висела на чердаке столбом – ничего не было видно, – необычайно колючая, острая, она лезла в ноздри, вышибала из глаз слезы. Куриленко, напряженно щурясь, всматривался в нее.

Из слухового окна вывалился ровный столб серого слабенького света, в нем, будто ленивые неповоротливые пиявки, плавали какие-то бесформенные ошмотья. Ну, где враг, где?

Серый расплывчатый столб разрезала неясная тень, и Куриленко не целясь, навскидку, выстрелил в нее.

Тень с шумом шлепнулась на доски, настеленные на манер дорожки в центре чердака.