– Пару… пару километров…

– Да как ты-то дошёл? У тебя на спине живого места нет!

– Дошёл… Сказать… Чтобы ребят… спасли… Расстреляют их чехи….

Савушкин скрипнул зубами.

– Партизаны хреновы! Шесть лет немцам жопу лизали, «чего изволите?» на каждый их чих лепетали – а как только миновала опасность, так сразу партизанами себя объявили… Поехали, хлопцы!

– Куда? – индифферентно спросил Некрасов.

– Налево, в Милеч! Надо объяснить этим лже-партизанам, что расстреливать советских граждан можем только мы, и только если они того заслужили. Хлопцы, в машину!

В Милеч они въехали в два часа пополудни – раненый курсант, хоть и с трудом, но показал дорогу до школы, где своей смерти дожидались власовские курсанты. Когда «хорьх» притормозил на площади перед домом знаний – Савушкин, разглядев лениво сидящих в теньке полтора десятка мужчин в штатском, но донельзя украшенных всякой военной атрибутикой – винтовками, пистолетами, ремнями, портупеями, пулемётными лентами, одетыми на манер матросов из фильма «Мы из Кронштадта» – понял, что это именно те «партизаны», о которых говорил израненный малец.

– Володя, давай со мной. Остальным держать оружие наизготовку. Вряд ли эти герои нам помешают, но мало ли… – И с этими словами покинул «хорьх». Чехи, до этого равнодушно взиравшие на немецкую машину, невесть для чего прибывшую в их глухомань – при виде советских офицеров, вышедших из неё, немедленно вскочили и постарались придать себе максимально воинственный вид. Савушкин про себя улыбнулся, но, натянув на лицо максимально официальное выражение и шепнув лейтенанту: «Володя, переводи!» произнёс, обращаясь к «партизанам»:

– Товарищи бойцы свободной Чехословакии! – Котёночкин добросовестно перевёл, среди чешских «партизан» пробежала волна воодушевления. Савушкин продолжил: – Мы знаем, что вами захвачены в плен власовские курсанты. Командование Красной армии благодарит вас за бдительность и просит обеспечить доставку пленных в военную прокуратуру в Прагу. Там их дела рассмотрят и вынесут справедливый приговор!

Меж «партизан» пробежал холодок недоумения. Савушкин его ощутил и добавил:

– Милеч – зона оккупации Красной армии. Если к военнопленным будет применено незаконное насилие – виновные будут отвечать по всей строгости советских законов! – И уже куда менее патетично, но зато более доходчиво, промолвил: – А они у нас оччччень суровые…. – После чего, подойдя к «партизанам» поближе, промолвил: – Открывайте школу, выводите пленных. И нужен транспорт. – Котёночкин вновь всё дословно перевёл. Чехи о чём-то пошептались меж собой, и один из них, лет сорока мужчина, в отличие от остальных, в форме, пусть и старой чехословацкой армии – произнёс:

– Но ви дайте нам бумагу что ви их заберете.

Савушкин кивнул.

– Безусловно.

Вскоре школа была открыта, и на свет Божий появились пленённые курсанты – все, как один, со следами недавнего «вразумления»: у кого-то была разбита губа, у кого-то под глазом расцветал багрово– синий синяк, кто-то держался за бок…. Савушкин вздохнул. Безоружных избивать – много ума не надо… Но вслух он произнёс:

– Курсанты, отныне вы находитесь в плену у Красной армии. Сейчас вы разместитесь в этих грузовиках, – и Савушкин кивнул на две «татры»-трёхтонки, – и отправитесь в Прагу, где вас определят в фильтрационный лагерь. Никто вас расстреливать не будет! – громко произнёс он, заметив в глазах ближних курсантов недоверие пополам со страхом. – Военная прокуратура разберется, в степени вашей вины! Всё, по машинам! – скомандовал он, опасаясь, что чехи, чего доброго, затребуют какие бы то ни было документы – каковых, понятное дело, у них в принципе не могло быть. Впрочем, всё обошлось – курсанты погрузились, чехи, меж собой обсудив случившееся, разошлись с площади по домам. Двое оставшихся – водители грузовиков – подошли к Савушкину и ожидающе посмотрели ему в глаза.

– До Праги! – Бросил капитан.

Водители что-то наперебой начали спрашивать – но Савушкин, и без того почти не знающий чешского, быструю речь не понял, но интуитивно осознав, что от него хотят шофера – сказал Котёночкину:

– Вели им ехать до первого контрольного пункта Красной армии. Пусть там доложат, что везут пленных, им объяснят, куда двигаться дальше.

– А этого, Васю Румаса? Что у нас в машине лежит?

– А его – в больницу. Тут же должна быть какая-то медицинская точка?

Котёночкин почесал затылок.

– Когда ехали сюда – я что-то с красным крестом видел, но что это было – кабинет врача или аптека – не разобрал.

– Не важно! Там узнаем, медики должны друг друга хорошо знать….

Но выяснить им ничего так и не удалось – потому что у аптеки, которую, собственно говоря, и имел в виду лейтенант – стоял полугусеничный «ганомаг», и какие-то люди в пантерках грузили в него ящики, вынесенные из той самой аптеки. Дежуривший у МГ-42, установленном на шкворне, закреплённом на левом борту бронетранспортёра, часовой заметил «хорьх» разведчиков – и только чудо, помноженное на мгновенную реакцию Некрасова, спасло их от того, чтобы получить густую пулемётную очередь в лобовое стекло. Впрочем, несколько пуль в «хорьх» всё же попали – продырявив левое заднее крыло; но, как говориться, в этом случае разведчики отделались совсем уж малой кровью, никто из них не был ни ранен, ни даже оцарапан, да и «хорьх» остался на ходу.

Разведчики мгновенно покинули машину, при этом Костенко умудрился вытащить и раненого курсанта. Некрасов, осмотревшись, хотел было лезть по водосточной трубе на второй этаж дома, за углом которого они схоронились – но Савушкин успел его одёрнуть. Котёночкин, лёжа на мостовой, осторожно выглянул за угол.

– Володя, что там?

– Бросили погрузку, о чём-то совещаются.

– Сколько их?

– Семеро. Считая с пулемётчиком.

– Какие-то знаки на бронетранспортёре видишь?

– Бинокль нужен. Что-то на двери водительской намалёвано…

– Держи. – Савушкин стянул с шеи свой бинокль и передал лейтенанту. Тот приложил его к глазам и произнёс неуверенно: – Ключ на фоне одиночной руны эс.

– «Гитлерюгенд». Двенадцатая танковая дивизия СС. Что они тут делают? Их вроде как последний раз фиксировали в Австрии?

– Так тут до Австрии – двадцать километров….

– Вот черти! И не объехать….

– А может, им просто объявить, что война кончилась, подписана капитуляция, и им надлежит сложить оружие?

Савушкин скептически посмотрел на своего лейтенанта.

– Знаешь, Володя, что-то мне подсказывает, что они с нас в лучшем случае посмеются. В худшем – даже думать не хочу….

Тут в разговор вступил Костенко.

– Товарищи офицеры, може, мы просто подождём? Заре воны ограбьять ту аптеку, тай поидуть соби?

Савушкин кивнул.

– Может, так и поступим. Чёрт с ними, пусть грабят, нам рисковать сейчас никак….

Внезапно у аптеки раздались винтовочные выстрелы. Савушкин с лейтенантом, не сговариваясь, выглянули из-за угла. Тут же яростно зарокотал пулемёт