Босуэл помолчал несколько мгновений перед тем как ответить:

— Кардинал Лотарингский, похоже, собрался стать королем этой земли… на пару с братцем. «Сделай так», «сделай этак», а королева делает… «То не слушай, а это не читай»… А она улыбается да позволяет ему все, что душе угодно.

— Он ей дядя, ваша светлость, но о нем ходит самая дурная слава.

Неожиданно Босуэл вскочил с кровати.

— А что это он все время при ней? Вот интересно! Меня бы не удивило, если бы она оказалась его любовницей.

— Ваша светлость!..

— Там, откуда я прибыл, в выражениях не стесняются. Похоже, она делает все, что просит кардинал. А кардиналу вообще не важно — племянница или не племянница, королева или девчонка из таверны. Я тебе даже так скажу, я заметил что-то этакое между ними. Да, все это не удивительно.

— Вам все это занятно, ваша светлость?

— Наша королева — блудница, которая слушается приказов кардинала. А ты-то что думаешь?

Николя придвинулся поближе и прошептал:

— А вашей светлости тяжело поискать другую причину?

— О чем ты, парень?

— А вашей светлости не хотелось бы оказаться на месте кардинала?

Граф отвесил мальчишке оплеуху, и тот, ухмыляясь, отстал от него.

— Ну и языкатый же ты, — пробубнил Босуэл себе под нос.

* * *

О чем ему говорить с королевой? О деньгах, оставленных при защите Лейта? Он мог бы попросить возмещения этих расходов, увы, он нуждается в деньгах. Он говорил с людьми, вместе с ним защищавшими Шотландию. Они были сейчас здесь, в Сен-Жермене — Сетон, Мартигью и граф де Овзел. Королева отказала им, несомненно, следуя совету кардинала. Они все были расстроены этим.

Босуэл понимал, это был не тот случай, когда просто рассказывают о своих заслугах. Он мог бы предостеречь королеву и заверить, что, когда она создаст новое правительство, он будет играть на ее стороне.

А в это время кардинал решил сообщить королеве о смерти матери.

Эта новость ошеломила Марию. Она осознала, что не ведает, что творится в ее собственной стране, что теперь мать не правит больше. Она осознала, каким опасным может быть ее неведение.

В одиночестве она дала волю горю, и скорбь ее была безмерна. Девять лет прошло с тех пор, как мать побывала при Дворе Франции, но благодаря письмам они не теряли связь друг с другом. Мария понимала, что потеряла одного из лучших друзей, когда-либо бывших у нее.

Что теперь станется с Шотландией? Ее мысли переметнулись на южанина, взволновавшего ее чувственностью своего облика. Он должен знать: мать особенно рекомендовала его ей.

Она узнала о смерти матери, и теперь им было проще говорить о Шотландии. Босуэл открыто мог рассказать ей о тех рискованных государственных делах, что творятся в ее стране. Да, это правда, что с Англией мир, но в стране было тревожно.

Они беседовали с глазу на глаз. Она выглядела бледной от траура в последние дни.

Она сказала:

— Ваша светлость, вы ведь прибыли из Шотландии совсем недавно. Вы действительно знаете, как там идут дела. Как поживает мой брат? Милый Джеймс… я вновь хочу увидеть его. Мы всегда были так рады друг другу.

Легкая улыбка скользнула по губам графа. Милый Джеймс! Эта девчонка не годится, чтобы править суровым королевством. Да неужели ей не понятно, что ее «милый Джеймс» никогда в жизни не простит ей ее законнорожденность, в то время как он — более взрослый, более мудрый, более крепкий, да и вообще мужчина — мог бы стать королем? Эти французы изнежили ее. Сколько жеманства в ней по отношению к ее старшему брату. Ей, похоже, и в голову не приходит, что корона была между нею и любой пассией графа Джеймса Стюарта.

Но как сказать этой слезливой и эмоциональной женщине, чтобы она остерегалась своего брата? Как рассказать ей об этих гнусных интриганах — Дугласе, Рутвене, Мортоне?

Он не доверял ни на йоту шотландскому бастарду, но избавится от присутствия графа Джеймса Стюарта в правительстве будет просто невозможно…

А королева была готова положиться на Босуэла.

Он взглянул на нее с легким презрением. Она — королева смутной страны, которую даже не пожелала увидеть. Он прекрасно все понял. Ей нравился этот нежный Двор, где надушенные франты приседали в реверансах и украшали драгоценностями не только камзолы, но и уши; ей по душе смазливые стишки, музыка и умненькая болтовня.

Как грустно, подумал граф Босуэл, что скончалась Мария де Гиз, предоставив свою ветреную дочь самой себе.

* * *

Настала зима, и Двор готовился перебраться в Орлеан. Королевский багаж, с этими внушительными кроватями и гардинами, был уже упакован, и они приготовились к путешествию в Шенонсо.

К радости Марии, граф Босуэл покинул Францию, У нее было ощущение, что он взял с собой через море ее тяжелые мысли о родном королевстве.

Позднее Мария обратила внимание на возрастающее беспокойство на лице королевы Екатерины. Мать редко оставляла последнее время Франциска. Чтобы облегчить его страдания от пронзительной боли в ухе, она окружила его заботой и постоянно приносила всякие жидкости и зелья. Великий Паре не отходил от него. Мария понимала по мрачному лицу доктора и сосредоточенному выражению лица королевы-матери, что состояние Франциска было хуже, чем когда-либо.

День отъезда очень тревожил ее, ведь внезапный ветер мог вновь ухудшить его здоровье. Нарыв был угрожающе воспаленным, и боль была почти невыносимой.

Она и Франциск собирались, было, сесть на лошадей, когда Франциск, приложив руку к уху, неожиданно рухнул на землю.

Возникло замешательство, так как стало ясно, что король совсем плох. Мария опустилась на колени рядом с Франциском, и ее охватил дикий ужас, когда она увидела признаки приближающейся смерти. Екатерина стояла по другую сторону от сына. Это был короткий миг, когда замок открылся, и Мария увидела мельком истинное лицо итальянской женщины, лицо, которое она не видала никогда.

Екатерина понимала, что сын умирает, но Мария чувствовала, что она не испытывает боли и не скрывает своего великого торжества.

* * *

Мария сидела на второпях распакованной кровати. Франциск был слишком слаб, чтобы говорить, но он знал, что она здесь, и это успокаивало его. Изредка его обезумевшие от боли глаза обращались к ней, и с губ беззвучно падало единственное слово:

— Мария…

Марии было известно, что ее дяди торопятся в Орлеан, но она все же чувствовала себя в ужасном одиночестве. Ей хотелось прикрыть руками своего умирающего мужа и защитить его от невозмутимой женщины, которая скользила по комнате, пряча ликование, говоря слова утешения, принося успокаивающие. Неужели это правда, что мать может желать смерти сына? Неужели это правда, что ее собственная власть значит для нее больше, чем мальчик, который был когда-то частью ее тела? Мария не могла этому поверить. Об этой женщине ходили странные истории.