В одной из множества огромных комнат замка Стирлинг пять маленьких девочек играли в прятки. Всем было по пяти лет, и каждую звали Марией.

Та, которой выпало водить, стояла, крепко зажмурившись, за гобеленом и, прислушиваясь к звукам удаляющихся шагов, шептала:

— Десять… одиннадцать… двенадцать…

Теперь можно было открыть глаза — она уже не могла видеть своих приятельниц. Она хотела досчитать до двадцати и затем отправиться на поиски. Ливи выдаст себя, как всегда, глупым хихиканьем. А Флем легко найти, потому что ей всегда хотелось угодить Марии. Флем считала, что Марии должно везти во всем и сразу. Но вот с маленькой ловкой Битон и тихоней Сетон, пожалуй, будет потрудней.

— Пятнадцать… шестнадцать…

Мария пригляделась сквозь шелковые драпировки. Ткани были мягкие, изумительного плетения, их привезли из Франции. Мать часто говорила о Франции. В такие минуты ее голос теплел от нежности. Судя по рассказам матери, там не было ни туманов, ни дождей; там были самые прекрасные цветы; и были безумно красивые мужчины.

Во Франции у Марии были дедушка с бабушкой, несколько теть и дядей — целых шесть. Все дяди были гигантского роста, очень красивы и могли делать все, что заблагорассудится.

— Когда-нибудь ты увидишь их. Я хочу, чтобы им не было стыдно за тебя, — часто говорила Марии мать.

— Восемнадцать… девятнадцать… двадцать…

Увлекшись воспоминаниями, она почти забыла об игре.

В комнате стояла глубокая тишина. Мария и ее подруги специально выбрали именно эту часть замка для игр: в эти часы никто из взрослых не заходил сюда.

— Я иду искать! — крикнула она, прислушиваясь к звуку собственного голоса.

— Интересно, — спросила она про себя, — куда они все попрятались?

Мария заглянула в комнаты. Взгляд задержался на несколько мгновений на тени за массивным стулом, затем скользнул по неровной поверхности драпировки. Никого нигде не было.

Она вошла в одну из спален и, остановившись посередине комнаты, огляделась. Настороженный слух уловил какое-то движение. В комнате кто-то был.

Она воскликнула:

— Кто здесь? Выходи! Я нашла тебя!

Ответом было молчание. Она пересекла комнату, заглядывая под шкафы и за гардины. Нигде никого не было.

Она подбежала к кровати, откинула полог и увидела под кроватью маленькую Мэри Битон. С чисто детским чувством восторга она скомандовала ей:

— Выходи!

Однако Битон лежала без движения. Она лежала на животе, скукожившись и согнув в локтях пухлые ручки. Мария закричала:

— Вставай! Я кому говорю!

Мэри не двигалась.

Эта неподвижность совершенно вывела Марию из себя. Краска гнева хлынула ей в лицо. В это мгновение она вдруг ощутила себя королевой Шотландии. Титулованные лорды склонялись перед ней и целовали ей руку! Ее опекуны — граф Меррейский, Хантлей и Аргайл — не смели начать разговор с нею, не преклонив колено и не поцеловав руку. И сейчас эта маленькая толстушка Битон отказывается повиноваться ей!

— Битон, ты ведь слышишь меня! Выходи немедленно! Это приказывает тебе королева!

В следующее мгновение Мария поняла, что ее маленькая подруга не может более сдерживать чувства — пухленькое тельце вытянулось на полу, и плечи затряслись от рыданий.

Весь гнев маленькой королевы растворился от этого плача. Она упала на колени рядом с кроватью.

— Битон… милая Битон… Почему ты плачешь?

Битон судорожно затрясла головой, а затем отвернулась от Марии, руки которой уже обнимали подругу.

— Мэри, дорогая, — произнесла маленькая королева.

— Мария, дорогая, — произнесла Мэри.

Королева звала подруг по именам очень редко, только когда чувствовала к ним особую нежность и никого из взрослых не было рядом.

— Как понять, к кому мы обращаемся, если мы все с одинаковым именем? — спрашивала маленькая королева.

Некоторое время они лежали молча, крепко обняв друг друга. Мария часто вела себя высокомерно, была несдержанна в словах и жестах, но при этом безгранично любила своих маленьких подруг и всегда стремилась хоть как-то помочь им. Ее приятельницы отвечали ей той же щедростью чувств. Они любили ее не за то, что она была королевой, а просто потому, что ее душа всегда была открыта для их проблем и детских тревог.

Вдруг Мэри Битон произнесла:

— Мой любимый дядя… Я никогда больше не увижу его.

— Почему? — спросила Мария.

— Его убили.

— Кто сказал тебе? Откуда ты знаешь?

— Никто мне не говорил. Я просто подслушала.

— Взрослые говорят, подслушивать нехорошо.

Битон печально кивнула. Но Мария не упрекала ее. Что таить, она сама частенько подслушивала.

— Его больше нет, — произнесла Мэри Битон, — я никогда не увижу его.

Она снова начала плакать, и девочки прижались друг к другу.

Под кроватью было душно, но они и не думали выбираться оттуда. Здесь они были рядом. Общая боль объединила их. Но Мария плакала о Мэри Битон, а не о кардинале. Она вспомнила его частые разговоры с нею о благочестии, о том, что это значит — быть королевой Шотландии.

Перед глазами возникла новая картина: мужчина с ножом в теле, лежащий на полу. Но это было видение. На самом деле она могла лишь вспомнить его беседы с нею об обязанностях королевы перед Богом и Церковью.

Они все еще лежали под кроватью, когда другие участники игры нашли их. Они выбрались из-под кровати с заплаканными лицами. Это зрелище так испугало одну из девочек — Мэри Флеминг — что она тоже расплакалась.

— Заговорщики убили дядю Битон, — произнесла Мария.

Новость ошеломила ее подруг.

— А я знала об этом, — сказала Флем.

— Почему ты не сказала нам? — с возмущением спросила маленькая королева.

— Ваше величество не спрашивали.

Сетон тихо проговорила:

— Никто не должен плакать… в угоду королю Англии[1]… Так мне говорил мой отец.

— Я ненавижу короля Англии! — со злостью произнесла Мария.

— Ты не можешь ненавидеть его. — Сетон схватила маленькую королеву за руку и с ужасом взглянула ей в глаза.

— Мария может ненавидеть кого угодно! — воскликнула Флем.