ее разум, заставлял смеяться и чувствовать себя достаточно безопасно, чтобы говорить о самых глубоких ранах в ее сердце.

Если он готов рискнуть всем ради нее, то и она найдет в себе мужество сделать то же самое. Она готова была рискнуть этот безумный аттракцион, который он предлагал, хотя бы до конца недели, и больше ее волновало не физическое состояние. А его душа — глубокие эмоции, которыми он продолжал шокировать ее. Да, возможно, это станет проблемой, потому что ее сердце не будет участвовать в этой сделки.

Да и не должно в принципе.

Звук бьющегося стекла вырвал Дарси с трудом обретенного сна. Она села, моргая в непроглядном полумраке комнаты. Город никогда не погружался в такую темноту, но остров находился за много миль от уличных фонарей и даже от других домов, и полная слепота дезориентировала ее.

Что разбудило ее? Словно в ответ, вспышка снаружи осветила края комнаты за темными шторами. Сразу после этого грянул гром, громкий и страшный, сотрясая окна. Она натянула одеяло до шеи.

Не здесь.

Не сейчас.

Нет, все было в порядке. Ей просто нужно было закрыть глаза и снова заснуть.

По металлической крыше застучал дождь, словно тысячи пальцев отбивали гневную мелодию. Напряжение закралось в ее мышцы. Не в силах остановить это, та ночь всплыла в ее сознании, как призрак из прошлого. Фантомные отголоски боли пронеслись по ее телу, сосредоточившись у основания позвоночника и вниз по сломанной правой ноге. Ослепительная вспышка, когда молния ударила в дерево. Крик лошади, когда она взбрыкнула. Каждый грохот снаружи заставлял ее все глубже погружаться в воспоминания, пока комната не исчезла, а остались только ветер и осознание того, что она скоро умрет.

Дыхание сбивалось в горле от надвигающегося приступа тревоги. Обычно она уходила в ванную комнату в квартире, где не было окон, и пережидала там. Она вскочила с кровати и вышла в коридор, уже тяжело дыша.

Дверь Мика оставалась закрытой. В ванной были окна. Пробегая через кухню и щурясь от усиливающегося шторма, она поняла, что здесь нет ни подвала, ни вообще какой-либо комнаты без окон.

Выхода нет.

Снова в ловушке.

В западне.

Наполовину задушенная паникой при воспоминании о том моменте, когда она поняла, что ее ноги не двигаются, Дарси сосредоточилась на единственном убежище, о котором могла думать, — Мике. В конце концов мышцы ног расслабились и повиновались ее команде найти его.

Она еще не успела вернуться в коридор, как перед ней вырос его силуэт. Его длинные волосы, казались, были взъерошены после сна, обрамлявшие лицо, на котором при вспышке молнии отражалось беспокойство. Она покачала головой, не в силах говорить, так как невидимый кулак сжимал ее горло.

— Я здесь. С тобой. — Он обхватил ее за плечи и попытался повести обратно по коридору, но ноги девушки дрожали, и она споткнулась. Он подхватил ее на руки и понес в комнату, где пахло им.

Она вцепилась в его шею дрожащими руками, прижимаясь к самому твердому предмету в своем мире, вдыхая его запах с каждым вздохом. Когда он сел вместе с ней на его коленях, Мика накрыл их обоих мягким одеялом, из нее вырвались жалкие всхлипы. Тогда он включил лампу рядом с ними, свет осветил их лица. Они лежали на диване у стены напротив изножья его кровати.

— Когда я фантазировал о том, как ты будишь меня посреди ночи, я не это имел ввиду, — сказал он с предельной легкостью, проводя теплой рукой по ее спине и опускаясь на затылок. Она задрожала от удовольствия. — Если бы ты хотела переспать со мной, все, что нужно было сделать — это попросить.

Спокойный тон его голоса и сильные руки, как по волшебству, вытеснили воспоминания обратно в глубину. Тихий, сдавленный смех сменился на глубокое дыхание, и постепенно девушка полностью расслабилась.

Она прижалась губами и носом к его горлу, ощущая боль от безумного напряжения. Ее руки покинули его крепкие плечи и погрузились в волосы. Молния не могла достать ее в его объятиях. Как и гром. Он был новым видом шторма, который она хотела видеть вокруг себя.

— Ты знала, что я говорю на пяти языках? — Мика говорил с придыханием, прижимая ее тело к своей груди, а колени — к его боку под одеялом. — Godt natt og drøym søtt. Это норвежский. Мой отец постоянно говорил со мной на нем, когда я был маленьким. К семи годам мы с матерью свободно говорили на трех языках.

Она перестала накручивать его волосы на палец и наклонилась так, чтобы видеть его, нежный тембр ее голоса тон пронизывал ее насквозь.

— Что значит то, что ты сказал? — Он понимающе улыбнулся и пожал плечами.

— Может, что-то сладкое или эротическое.

Раскат грома сотряс коттедж, отправив ее обратно в ее убежище все дальше в ту злополучную ночь. Из нее посыпались проклятия.

— Еще я говорю на французском, португальском и испанском. — Прижавшись губами к ее уху, он заговорил на иностранных языках, которые наполнили тишину сексуальным шепотом, изгоняя тьму из ее разума. Слова не имели значения, важны были лишь эмоции, которые за ними скрывались. Мика держал ее, когда она должна была рассыпаться на части.

— Тебе нужно прекратить это делать. — Она прижалась лбом к его лбу и провела кончиком пальца по линии его челюсти.

— Что именно?

— Заботится обо мне. Девушка может привыкнуть к этому, особенно если она жалкий и безнадежный романтик.

Он вздохнул, крепче обнимая ее.

— Как оказалось, мне нравится заботиться о тебе.

— Я не хочу нуждаться в тебе. Я взрослая женщина. Буря не должна заставлять меня впадать в оцепенение и бежать в ближайшее укрытие.

— А вид крови не должен превращать меня в хнычущее месиво, но это происходит, и никто из нас ничего не может с этим поделать.

Она притянула его к себе для поцелуя — в медленном, тлеющем поцелуе, который размягчил ее центр. Когда он отстранился, она последовала за ним, поднявшись на колени и перекинув одну руку через его колени, чтобы оседлать Мика.

Незаданные вопросы затуманили его глаза. Руки скользнули по ее ногам и резко остановились на бедрах.

— На тебе ничего нет под этой пижамой.

Она прикусила нижнюю губу зубами, позволяя ей выскользнуть из ткани, пока она набиралась смелости.

— Я не могу носить нижнее белье в постели. — Он толкнул ее, сдвигая их на край дивана. Только тонкие хлопчатобумажные трусы закрывали ее от его массивной эрекции.

— Я стараюсь быть хорошим, но я не святой. Если не хочешь,