его. При нападении на нас, мы должны защищаться par tous les diables; a если желаем сами напасть, то обязаны к тому приготовиться. Пустые рассуждения излишни; трусость вредит нашему собственному достоинству и делу короля». Раз меч обнажен, долг воина повиноваться. Картину дорисовывает в своих воспоминаниях И. А. Эренстрем, у которого читаем: «Офицеры шведских полков, перевезенных в Финляндию, были вообще против войны. Множество маленьких билетиков, одинаковой формы и величины, написанных буквами из квадратов и прямых линий, были разосланы с целью действовать преимущественно на унтер-офицеров и солдат. Они содержали: предостережение не слушаться, если им прикажут перейти государственную границу с Россиею; зачинщики незаконной и несправедливой войны, особенно генерал Толль, будут на следующем риксдаге привлечения к ответственности и присуждены к смертной казни.

Наиболее огульное неповиновение проявили офицеры финских Абоского и Бьернеборгского пехотных полков. Неясные слухи о предстоящих каких то переворотах распространялись в то же время среди шведского общества. Едва войска сосредоточились в Финляндии, как одновременно и в лагере, и в Стокгольме пошли разговоры о том, что цель их сборов увеличение суверенной власти короля, на предполагаемом риксдаге в Або. — По другим слухам, — чтобы помешать этому — Свеаборгский гарнизон готов был стать во главе восстания, к которому обещали примкнуть отряды армии и флота своим отказом перейти границу. Третьи говорили, что часть флота, встретив короля на море, арестует его и после этого начнется революция.

В это же время «Клик и Йегергорн, — говорит аудитор Шультц, — старались внушить армии не только убеждение в незаконности войны, но и сомнение в невозможности для края её выполнения; вместе с тем уверяли, что Финляндия могла бы избежать ужасов войны и добыть себе неописуемые выгоды, еслиб она, под покровительством России, объявила себя самостоятельной».

Два месяца спустя плоды брожения разных полков сказались в Аньяла.

Первоначально Густав имел в виду поставить во главе своих войск престарелого графа Хорда, находившегося в Берлине. В ответе королю он указал на свой преклонный возраст, но сам от назначения не отказался. «Сему человеку мы спасли живот, ибо покойная Императрица Елизавета Петровна, имея его пленником, не выдала шведам, кои хотели его казнить», сказала Екатерина.

Выбор короля остановился на бароне К. Г. Армфельте, — Он родился в 1724 г., следовательно, ему шел 62 год; он был участником войны 1741-1742 гг. — Почти вся его служба протекла в Финляндии, отчасти среди Нюландских драгун, отчасти в Нюландской губернии, где он состоял сперва вицегубернатором, а затем начальником губернии.

Под начальством этого старого барона Карла Густава Армфельта отряд финских войск приведен был к реке Кюмени, т. е. к границе русско-шведских владений. Главная часть отряда, численностью в 2000 чел., стояла при Элиме, Кельтисе и Аньяла, в ожидании переправы через реку, тогда как меньший отряд, в 900 чел., под командой его племянника, полковника Густава Маурица Армфельта, расположился несколько миль южнее, близ устья реки, при малом Абборфорсе, В Саволаксе находился небольшой отряд, Саволакская бригада, около 1700 чел., собранный около С.-Михеля.

В водах Финского залива крейсировал флот Густава, состоявший из 23 линейных кораблей и 11 больших линейных фрегатов. Шхерная флотилия насчитывала в своем составе до 140 судов.

Войска были собраны, войска передвигались, но к открытию военных действий русские ни малейшего повода не давали.

По необходимости Густаву пришлось начать войну маскарадной стычкой в приходе Пумала июня 1788 г.) у местечка Вуольтенсальми. Мы говорим: маскарадной, потому что она происходила между отрядом шведских войск и шведскими же солдатами, переодетыми в русские мундиры. Профессор А. Брикнер давно и удачно обосновал историю этой стычки по письмам современников. 5-го июня 1788 года Густав писал к своему другу Г. М. Армфельту, какие меры должно было принять, чтобы заставить русских начать войну, или вернее, чтобы русские казались зачинщиками: «Примите все меры предосторожности, чтобы никто не мог нам приписывать вину открытия военных действий. Лишь бы один стог сена сожжен был русскими в шведской Финляндии, и этого достаточно, чтобы назвать императрицу начавшей войну, и государственный совет в Дании не будет считать себя обязанным исполнить обещание договора. Ваш дядя может выставить пограничные форпосты на спорной территории; тогда и того довольно, чтобы какой-нибудь задорный русский офицер затеял спор; тогда наши форпосты отступали бы, так что русские последовали бы за ними и перешли бы через границу в шведскую Финляндию; последнее молено бы считать объявлением войны со стороны России; это очень важно в отношении к Дании. Вы знаете положение дел в этом государстве». Далее Густав пишет: «Все зависит от того, чтобы русские перешли границу, лучше всего, нападая на какой- либо пограничный форпост; но только, чтобы то, что должно случиться, случилось поскорее». 13-го июня Густав пишет: «Теперь уже время стараться начать войну, nota bene заставить русских начать спор на границе. Так как я еду 19-го, спустя двенадцать дней или 1-го июля, я буду с войском в Свеаборге, и если тогда уже дело завяжется, то военные операции могут начаться без потери времени».

Извлечение из писем Стедингка к королю от 25-го июля — 5-го августа 1788 г. и от 13-го января 1789 г. еще яснее подтверждают то же положение. «Тайна нашей экспедиции при Думала не могла быть скрываема вполне хорошо; кое-что по этому делу сделалось известным». Когда я до начала войны приехал сюда, я нашел, что не все было приготовлено надлежащим образом, и что тайна разрыва с Россией не была сохранена, как следует. Я был недоволен этим и беспокоился».

Но особенно характерно следующее. В Императорской Публичной библиотеке в Петербурге, — пишет А. Брикнер, — находятся записки адъютанта генерала Каульбарса, командовавшего отрядом войска. В них говорится о начале войны и затем рассказывается следующее: «Адъютант генерала Каульбарса был крайне удивлен и испуган известием, которое ему сообщил Германсон; последний утверждал, что все поводы к открытию военных действий оказались фальшивыми, и что барон Гастфер переодел своих людей в русские мундиры и велел им грабить финляндских крестьян и грозить финляндским солдатам».

Таковы главные доказательства профессора А. Брикнера.

В настоящее время мы имеем возможность пополнить их сведениями, почерпнутыми, прежде всего, из обстоятельного исследования К. Однера. Он пишет: «Гастфер рассказывал герцогу Карлу, что он доверился Йегергорну и послал его с войском через границу для ночной рекогносцировки, причем он приказал солдатам, дабы обмануть русских, одеться в другую одежду; этот отряд выпустил несколько зарядов против другого шведского отряда, и с той стороны получен был ответ, после чего оба разошлись». Этому рассказу изменника Гастфера Однеру