нежелательно придать полной веры. Но побочные обстоятельства настойчиво подтверждают Гастфера. «Однако, верно, — продолжает Однер, — что Гастфер получил предписание от короля исполнить секретное поручение в конце июня». Сообщение Стедингка королю (от 15 августа) о том, что секрет с шведской стороны не мог быть соблюден, относится именно к действиям отряда Гастфера. В 1790 г. Гастфер сам написал письмо к королю из тюрьмы. В нем он описывает свое настроение осенью 1788 г. следующими словами: «Я горько упрекал себя за военную хитрость при Думала, и за то, что первый перешел границу, хотя то и другое произошло по воле короля».

Одно из донесений Гастфера гласило: «вольные отряды с русской стороны вторглись в шведскую Карелию, грабили и жгли там, и бесчеловечно обращались с шведскими подданными». Гастфер ссылался при этом на рапорты ландсгевдинга (т. е. губернатора) Карпелана и капитана Веттергофа. Но все это оказалось выдумкой, ибо в губернаторских донесениях Карпелана того времени, — заявляет Однер, — нет даже и намека на какие-либо русские насилия. И ни с какой другой стороны рассказы о них не подтверждаются.

С русской стороны утверждали, что именно здесь воспользовались знаменитыми казацкими мундирами, причем 24 шведа, наряженные в казацкое платье, разграбили и сожгли двор в шведской Карелии.

В дневнике Экмана от 7-18-го авг. 1788 г. значится: Барона Гастфера русские потревожили, но каким образом? Ои переодел толпу народа из своих в русские мундиры; они нападают на него с холостыми зарядами; Гастфер прогоняет их и начинает таким образом войну на своей стороне».

В воспоминаниях Хохшильдa читаем: «Теперь уже удостоверено, что Гастфер командовал лишь несколькими надежными шведами, которые с русской стороны делали вид, что нападают на шведский караул, и даже сожгли избушку бобыля, за которую уплачено было сверх её ценности».

25 июня Екатерина писала Гримму: «Сейчас кладу в пакет письмо. Шведский король начал враждебные действия, послав переодетых солдат ограбить таможню и схватить таможенного чиновника с его помощниками в окрестностях Нейшлота, в Финляндии. Вот самый благородный способ для начала военных действий. Я приказала дать знать капитану округа, чтобы он наказал, как разбойников, тех кого он успеет захватить на таких достославных подвигах; до сих пор не сделано еще ни одного выстрела».

Один из русских офицеров, участник кампании — Ст. Ст. Апраксин — тоже пишет: «Сии казаки ничто иное были, как королевские драгуны, переодетые в наше казацкое платье. Они, опустошая собственную землю около Пумала-Зунда, подали причины шведским войскам впасть в пределы Российские».

Событие в приходе Пумала сыграло свою роль для Густава; впоследствии он, конечно, желал, чтобы оно забылось, но исполнители комедии не сумели сохранить секрета, и он сделался достоянием истории.

Более серьезные военные действия на суше начались (18-29 июня 1788 г.) осадой шведами крепости Нейшлота, лежащего на озере Сайме. Небольшой отряд (в 1700 ч.) Саволакского войска находился под начальством барона Бернта Иогана Гастфера, произвел блокаду крепостей. Война не была еще объявлена, когда шведы осадили Нейшлот. «Cela s’apelle agir en forban», (это значит действовать по разбойничьи) — сказала Императрица. По двудневной стрельбе на Нейшлот, шведы пошли грабить Нейшлотский уезд». Наше правительство полагало, что слабая эта крепость скоро достанется неприятелю. Но комендант Нейшлота, инвалид секунд-майор Кузьмин, оказался достойным воином и с гарнизоном в 200 чел. стойко выдержал осаду в течение двух месяцев, при самых ничтожных потерях. рассказывают, что однорукий Кузьмин, на требование отворить ворота крепости, ответил: «рад бы отворить, но у меня одна только рука, да и в той шпага».

В отряде барона Гастфера находился граф Курт фон Стедингк — человек, очень близкий к королю. Он корреспондировал с Густавом III, и в их письмах находим все наиболее интересное, что происходило в это время в Финляндии.

19-30 мая Стедингк писал из Гельсингфорса королю, что по пути к Нейшлоту он «не встретил ни одного русского». Финны же перепуганы приготовлениями к войне; «они спят и видят казаков, которые будут есть их детей; дамы боятся их жестокости». Русские «не готовы еще к сильному сопротивлению и очень боятся нападения; на границе все спокойно, не видно движения войск и никаких других приготовлений. Главное затруднение, которое Ваше Величество встретите в этой стране — отсутствие продовольствия и полный неурожай». «Дай Бог, чтобы я мог быть полезен Вашему Величеству в стране, которой я не знаю, и с небольшим отрядом, которого язык мне неизвестен». В письме Стедингка из С.-Михеля (от 15-26 июня) читаем: «Что всего досаднее, так это то, что русские войска не оставляют своего намерения сюда проникнуть... После множества (?) битв, мы на хлебе и на воде. Все жители разбежались по лесам, с своим скотом; приходят оттуда, чтобы говорить мне длинные речи, которых я не понимаю; потом опять уходят в леса»... «Русская пехота великолепна, особенно превосходен гренадерский полк»...

В следующем письме (от 24 июня — 5 июля) Стедингк описывает свой редкий подвиг. Он оделся французским капитаном и, в сопровождении инженерного офицера Мюллера, которого выдавал за дядю, посетил крепость. «Я был с визитом у Нейшлотского коменданта». Цель визита — осмотр укреплений. Туристам удалось кое-что высмотреть, но к коменданту они не пожаловали, несмотря на его любезное приглашение.

Находясь у стен Нейшлота, Стедингк узнал, что в Русской Финляндии крайне мало войска, и что «финские полки мало расположены к войне». «Шпага обнажена, — писал этот француз по воспитанию, — нам остается только победить или погибнуть». Но Нейшлот крепко держался.

У шведского войска оказалось не мало недочетов. Стедингк винил в этом долгий мир и крайнюю нищету страны.

«Народ здешний привязан к Вашему Величеству», — доносил верноподданный корреспондент своему королю, но тут же сообщил, что «рекрутский набор идет туго». Оправдание этого Стедингк видел в том, что «голод лишает народ силы и духа, почему он предается бродяжничеству, грабит и ленится, и «скорее может быть назван русским, чем шведским». — Далее (от 17-28 июня) Стедингк жаловался на неопытность солдат и офицеров, на недостаток в пушках и пр.

Не будучи в состоянии взять Нейшлота, Стедингк сравнил его осаду с осадой Гибралтара (!) «Разница лишь та, что неприятель ни откуда не может получить ни подкрепления, ни припасов, и что из пушек не стреляют». От русских отняты были целые транспорты овса и хлеба. «В крепости же одна вода и ржаная мука».

Нейшлоту придавалось серьезное значение вследствие того, что он находился у водной системы Сайменского озера и заграждал шведам путь к Петербургу.

Императрица внимательно следила за ходом дела. «Нейшлот иногда атакован,