Руки Ивана скользят по моей талии, его прикосновение твердое и собственническое, когда он притягивает меня к себе.

— Ты выглядишь прекрасно, — шепчет он мне на ухо, его голос низкий и грубый. Его руки скользят по изгибу моего живота, затем опускаются ниже, медленно, неторопливо лаская линию моих бедер. — Я хочу взять тебя прямо сейчас.

Его слова вызывают дрожь во мне, интенсивность его желания вытаскивает меня из моей неуверенности, но я смотрю на часы на стене и чувствую приступ паники. — Мы опаздываем, — протестую я, быстро выскальзывая из его объятий. Мое сердце колотится, когда я увеличиваю расстояние между нами, пытаясь вернуть самообладание. — Мы не хотим заставлять твоих коллег ждать.

Глаза Ивана темнеют от разочарования, но он отпускает меня, его взгляд задерживается на мне с таким выражением, будто он обещает, что больше не будет этого делать. Забудьте об этом. — Мы закончим это позже, — говорит он, его голос хриплый от невысказанного намерения.

Я киваю, пытаясь стряхнуть оставшееся напряжение между нами, когда мы отправляемся на мероприятие. Поездка на машине проходит тихо, огни города мелькают за окном, пока я сижу рядом с Иваном, мои мысли блуждают. Я испытываю облегчение, когда мы наконец прибываем на грандиозное место, вид шумной толпы дает мне что-то еще, на чем можно сосредоточиться.

Внутри царит оживленная атмосфера, наполненная тихим гулом разговоров, звоном бокалов и мягкими звуками музыки. Иван быстро заводит разговор со своими деловыми партнерами, его манера поведения меняется на манеру сильного человека, управляющего своей империей. Я наблюдаю за ним мгновение, замечая, как он с легкостью командует комнатой, прежде чем решаю уйти одна.

Пробираясь сквозь толпу, я погружаюсь в свои мысли, когда внезапно натыкаюсь на кого-то. Я поднимаю глаза, и у меня перехватывает дыхание. Это София.

Она выглядит иначе, бледнее, более хрупкой, чем я помню. Ее глаза встречаются с моими, и на короткий момент в них что-то мелькает, удивление, может быть, даже облегчение. Затем это уходит, сменяясь волной боли и предательства, которая пронзает меня, как нож.

— Сара, — говорит она, и ее голос слегка дрожит. — Я не ожидала увидеть тебя здесь.

Я тяжело сглатываю, чувство вины грызет меня, когда я смотрю на нее, мое сердце сжимается от боли в ее глазах. — София... Я...

Она перебивает меня, ее голос становится выше, когда она пытается сохранить самообладание. — Как ты могла? — шепчет она, ее глаза переполненная слезами. — Я считала тебя своей сестрой, Сара. Ты обманула меня, предала меня. Как ты могла так с нами поступить?

Ее слова обрушились на меня, как удар, тяжесть ее обвинений давит мне на грудь. Я открываю рот, чтобы ответить, но слова застревают в горле. Как мне объяснить? Как мне сказать ей, что я никогда не хотела ее предавать, что меня загнали в ситуацию, из которой я не могла выбраться?

Руки Софии дрожат, когда она вытирает льющиеся слезы, ее взгляд ищет у меня ответы, которые я не уверена, что смогу дать. — Я доверяла тебе, — продолжает она, ее голос срывался. — Мы семья. Я бы сделала для тебя все.

Глубина ее боли очевидна, и она почти разрывает меня на части. — София, — начинаю я, голос мой хриплый от эмоций, — Я... я никогда не хотела причинить тебе боль. Ты должна мне поверить.

Она качает головой, слезы текут рекой. — Тогда почему? Зачем ты это сделала?

Я делаю глубокий вдох, мое сердце разрывается от боли за девушку, которая когда-то называла меня своей сестрой. — У меня не было выбора, — признаюсь я, мой голос едва громче шепота. — Были вещи, которые я не могла тебе рассказать. Вещи, которые...

— Вещи, которые были важнее нашей дружбы? — перебивает она, ее голос пронизан горечью. — Важнее, чем связь, которую мы разделяли?

— Нет! — быстро говорю я, подходя к ней ближе, отчаянно пытаясь заставить ее понять. — Это не так, София. Я пыталась защитить тебя.

— Защитить меня? — усмехается она, ее тон сочится недоверием. — От чего, Сара? От того, что ты все это время работала против нас?

Я вижу боль в ее глазах, смятение, и я знаю, что она не понимает. Как она могла? Она не знает всей истории, не знает о невозможных выборах, которые мне пришлось сделать, о жертвах, которые разорвали меня на части.

— София, — тихо говорю я, протягивая руку, чтобы коснуться ее руки, но она отшатывается от меня, отвержение ранит сильнее, чем я ожидала. — Пожалуйста, просто послушай меня...

Она колеблется, в ее взгляде мерцает смесь гнева и замешательства. — Почему я должна? — резко бросает она, но в ее голосе слышится надлом, который говорит мне, что она колеблется, что она хочет верить, что за этим стоит нечто большее, чем предательство.

— Потому что ты заслуживаешь знать правду, — отвечаю я, глубоко вздыхая и готовясь к тому, что собираюсь раскрыть. — София, твой отец... Кейс... он приказал убить меня.

Ее глаза расширяются от шока, дыхание перехватывает. — Нет, — шепчет она, качая головой, словно не может понять, что я говорю. — Это невозможно. Мой отец не стал бы... он не мог...

— Он сделал это, — настаиваю я, мой голос тверд, но не жесток. — Я была ему верна, София. Я делала все, о чем он меня просил. Когда он думал, что я могу быть обузой, когда он думал, что я знаю слишком много, он приказал меня убить. Я едва спаслась.

София смотрит на меня, ее недоверие очевидно, но я вижу, как семена сомнения начинают пускать корни. — Ты лжешь, — говорит она, но в ее словах нет убежденности. Она хватается за соломинку, пытаясь сохранить образ своего отца как человека, которым она всегда его считала.

— Спроси его сама, — тихо говорю я, мое сердце колотится, когда я замечаю, как Кейс приближается к нам сквозь толпу. Он идет своим обычным уверенным шагом, выражение его лица нечитаемо, но я вижу напряжение в его челюсти, как сужаются его глаза, когда он видит меня стоящей с его дочерью.

София поворачивается к отцу, ее глаза широко раскрыты от замешательства и боли. — Папа, — начинает она дрожащим голосом. — Это правда? Ты приказал убить Сару?

Выражение лица Кейса на мгновение колеблется, мелькает что-то вроде сожаления или вины, но