Кажется, я понимаю, к чему она клонит, но боюсь спугнуть.

Так что я отправилась на экскурсию. Как выяснилось, я никогда не видела подземный город целиком. Все время шла откуда-то куда-то, не особо глядя по сторонам. Теперь я шла медленно, рассматривая каждый закуток.

Как же тут красиво! «Грибница» на стенах разрослась и сложилась в потрясающие узоры. Не симметричные, не повторяющиеся, а как будто перетекающие друг в друга. Я не удержалась и принялась заглядывать в спальни. В каждой узор был свой, очень характерный. У кого-то – густой и запутанный, у кого-то – сдержанный и почти геометрический.

Я, наверное, час гуляла и наслаждалась. Что касается мест для оранжереи, то подходит любое незанятое пространство. Тем более что в большинстве комнат и без того росла трава. Видимо, семена попадали туда на подошвах обуви и потом пробивались в самых неожиданных местах.

Так что мой доклад получился предельно простым: «Можно сажать что угодно и где угодно, лишь бы “грибница” была». Ну и список растений, которые активнее всего производят кислород.

Да, еще одно наблюдение. Вообще не чувствуется, что послезавтра – день отлета. Один только Фриц бегает и проверяет, как упаковывается груз перед отправкой на орбиту, все остальные…

Тьфу-тьфу-тьфу, чтобы не сглазить.

Я сначала обрадовалась, а потом вспомнила про Галика. Корабль в любом случае через два дня должен улететь, значит, мальчика надо вернуть на планету. И как он будет там дышать?

Я поймала дежурного инженера и попыталась выяснить, можно ли сделать скафандр для Галика.

– Мы это уже обсуждали, – ответил он отрывисто. – Теоретически да, но только на разработку уйдет не меньше двух недель.

– Но через два дня… – начала я, однако он меня перебил:

– Я знаю. Мари и Фриц сейчас принимают решение. Извини, мне нужно бежать.

Постараюсь об этом не думать. Это дело Мари и Фрица. Мое дело – биология.

* * *

После экскурсии на планету Яне захотелось собрать в отдельный отчет все, что касалось «грибницы». Совершенно случайно она раскрыла тайну «пяти процентов кислорода». Еще на Земле ученые ломали голову, откуда кислород на планете без растений. Да, какое-то количество могло появиться в мировом океане в результате электролиза, но не пять же процентов! Яна сообразила, что кислород как-то вырабатывала «грибница». Поэтому и семена не задохнулись. И оранжерея стала пригодной для дыхания раньше, чем они рассчитывали.

Яна засела за изучение образцов «грибницы». Теперь ей казалось, что она имеет дело с чем-то большим, чем просто псевдонервной системой.

Разобраться помог Галик. Однажды он посмотрел на нее таким осмысленным взглядом, что Яна невольно подумала: «Взрослеет. Уже начал что-то понимать…» Профессиональная память тут же подсунула лекцию о возрастной нейрофизиологии.

«Мозг новорожденного представляет собой густую сеть нейронных связей…»

«Конечно! – прошептала Яна, чтобы не спугнуть мысль. – Это не нервы! Это нейроны! Галик, ты гений!»

Галик отрыгнул концентрированное молоко и улыбнулся.

Следующие пару часов мозг Яны представлял собой очень густую сеть нейронных связей, потому что работал с дикой скоростью в режиме полного аврала.

Галик что-то чувствовал, потому что спал, первый раз спал на орбите нормальным глубоким сном, а не просыпался каждый час, хныкая и ворочаясь.

Позвонила Мари, сказала, что подключит Яну к громкой связи, потому что у них собрание и они решают серьезный вопрос, и важен голос каждого члена экипажа. Яна надела наушники, но сосредоточиться не могла, она была потрясена тем, до чего только что додумалась.

Сначала звуки доносились до нее как будто издалека, она не сильно вникала.

– …расчетное время восстановления кислородной станции, – говорил кто-то из инженеров, – двадцать три дня. С учетом возможных форс-мажоров – сорок два дня. Запасов в баллонах хватит, чтобы прожить это время на поверхности…

«“Грибница” прогнала нас с поверхности, – лихорадочно соображала Яна, – в первые же дни. Как будто ей было важно спустить нас под землю».

– …но мы можем загерметизировать Старый Город буквально за неделю, – продолжал инженер. – Разбить его на отсеки. И постепенно заполнять кислородом отсек за отсеком…

«На поверхности нас словно хлестали отрицательными эмоциями, – продолжала о своем Яна. – Под землей ласкали. Как будто собачек Павлова…»

– …некоторые помещения останутся без кислорода. Например, конференц-зал, он большой и используется редко.

«А тогда, в конференц-зале… Мы были под землей, но нас все равно ударило негативом. Почему? Неудачный эксперимент, который провела “грибница”? Какой-то сбой? В любом случае, она сделала выводы, больше такого не допускала».

– А что с Новым Городом? – спросила Мари.

– Там разрушения больше, – ответил новый голос. – Но по результатам разведки положение можно стабилизировать. Укрепить несущие конструкции. Главное – не трогать местный ледник.

«А ведь “грибница” нас предупреждала! Тот случай с Олафом… Нам буквально кричали: «Не трогайте ледник!» А мы все равно полезли. Роботов послали. С роботами “грибница” ничего сделать не смогла».

– В целом, – кажется, это был кто-то из геологов, – новых угроз не обнаружено.

«Больше угроз нет, – мысленно согласилась Яна. – “Грибница” не угроза. Даже когда мы ударили по ней током. Ей было очень больно. Все почувствовали. Но она не стала мстить. Не стала выгонять нас с планеты. Хотя могла. Ей было важнее, чтобы мы остались».

– С ледником мы сами виноваты. Урок на будущее. Семь раз отмерь…

«Если бы “грибница” не предупредила… Если бы я не сообразила нажать на кнопку…»

– А что с едой? – продолжала расспрашивать Мари.

– Полный ажур! – отозвался веселый женский голос. – Концентратов на полгода! Но у нас уже треть рациона – это местный урожай. По моим прикидкам, через три месяца мы можем почти полностью перейти на местные продукты! Они тут растут…

«Еда. А что если мы для “грибницы” еда? Но что именно? Что ей от нас нужно? Они паразиты? Или мы паразиты? Не похоже, скорее, у нас симбиоз. Ей зачем-то нужны мы и наши растения. Она дает нам спокойствие. А что даем ей мы?»

От раздумий Яну отвлек Фриц:

– Все это очень интересно и важно. И сильно пригодится тем, кто прилетит сюда после нас. Вы большие молодцы, что все просчитали, но я надеюсь, все понимают, что у нас просто нет этих двух месяцев на восстановление.

Тишина была ему ответом.

И тут заговорила Мари. В середине ее речи Яна поняла, что плачет. Слезы капали на дневник, который она писала, и она почему-то подумала, что это очень символично – через год после прилета страничка дневника опять в слезах. Но это были хорошие слезы. Слезы гордости.