узнают по лицу, я не сильна в ношении масок. Правду сказать не могу, она достаточно личная, эта самая правда.

— Лешка обещал позвонить и сообщить, когда отдадут выписку. Я думаю, ближе к обеду. А что?

Максим бросает на меня взгляд:

— У меня встреча в обед, но я передвину ее, чтобы поехать с тобой.

— Брось, у меня есть ключи от квартиры. Вызовем такси и доедем. Ни к чему менять свой график, — отмахиваюсь.

Я не особо привыкла к помощи и к тому, что о нас с Лешкой кто-то думает. В последнее время все проблемы решала я сама.

— Я перенесу встречу, — настаивает на своем. — Позвони мне, пожалуйста, Ульяна. Я приеду к назначенному времени.

— А можно я с вами? — выглядывает с заднего сиденья Глеб. — Ульяна Романовна, вы не против, если я тоже встречу Лешу?

Я даже теряюсь от атаки с двух сторон, и мне ничего не остается, как согласиться:

— Да, конечно, Глеб. Думаю, Леша будет рад увидеть тебя. — смотрю на Максима. — Я позвоню, когда нужно будет подъехать.

— Договорились.

— Высади меня за квартал до школы, пожалуйста.

— Что это значит? — непонимающе спрашивает.

Мельком смотрю назад, но вижу, что Глеб увлеченно сидит в телефоне и не обращает на нас внимания. Я придвигаюсь чуть ближе к Максу и говорю тихо:

— Это значит, я не хочу, чтобы нас кто-то увидел. Не хочу, чтобы возникли неудобные вопросы, на которые я не знаю, как ответить. Чего ты не понимаешь, Максим?

— А ты думаешь, если кто-то тебя увидит выходящей из моей машины за квартал до школы и шифрующейся, то вопросов не возникнет? Уль, тут одна дорога, поток машин. Тебя по-любому кто-то заметит.

— Ты можешь просто сделать так, как я прошу?! — срываюсь и выкрикиваю эти слова.

Слышу, как Глеб дергается на заднем сидении, и мне сразу же становится жутко неудобно за свой срыв. Я должна держаться. Впереди самое сложное.

В конце концов, в школе узнают о том, что Глеб и Лешка братья, и мне нужно учиться реагировать на шепотки и косые взгляды, а не воспламеняться за пару секунд.

— Я могу, Уля, — отвечает до злости спокойно Максим. — Только нам с тобой это не поможет.

И делает так, как я его попросила: останавливается за квартал до школы, у супермаркета.

Я выхожу и смотрю скрывающуюся вдали машине Максима, а сама оглядываюсь, как преступница.

По дороге в школу думаю о том, что все-таки Никонов прав. А когда вхожу в учительскую, убеждаюсь в этом.

Пять пар глаз оборачиваются ко мне, и присутствующие резко замолкают. В этой внезапной тишине я отчетливо понимаю одно: только что обсуждали меня.

— Всем доброе утро! — переступая через себя, здороваюсь с коллегами и даже выдаю подобие милой улыбки.

Кто-то просто кивает в ответ. Кто-то ехидно улыбается.

Тут как тут престарелая англичанка. Марта Леонидовна подходит ко мне, вздернув подбородок, и ядовито произносит:

— Очевидно, у вас оно поистине доброе, — и усмехается премерзко.

— Не понимаю, о чем вы, — сцепив зубы, держу лицо.

— Ой ли, — слышу высокомерное.

— Если вы хотите мне что-то сказать, Марта Леонидовна, то говорите прямо. Я не понимаю намеков, — поджилки трясутся, но я произношу это спокойно.

— Народ судачит, знаете ли, Ульяна Романовна, — хмыкает, будто знает вселенскую тайну.

А я понимаю, что Никонов, будь он проклят, прав.

— Вы договорите или как? — все-таки скатываюсь до злобы.

— Вас видела Юлия… — улыбается кривенько.

А Юлия у нас главная по сплетням. Географичка, которая географию знает на редкость хреново, зато обстоятельно изучает личную жизнь других. Особенно коллег.

И эта самая Юля сейчас стоит рядом с остальными учителями и смотрит на меня так, будто я кусок дерьма на ее тарелке.

— Юлия видит меня пять дней в неделю, — парирую.

Но старая англичанка не ведется.

— Ох, милая Ульяна Романовна, вы же все прекрасно поняли. Получилось у вас?

— Что именно? — выпрямляю спину, глядя в блеклые глаза напротив.

— Согреть постель Никонова, — улыбается так… будто в ее руках моя жизнь. — Вы не подумайте, дорогая Ульяна Романовна. Знаете, я даже в какой-то мере вам завидую… В мои времена за такой адюльтер исключали из комсомола с волчьим билетом, и даму ждало презрение всего города. А вы наверняка получите повышение. Если, конечно, хорошо отыграли свою главную постельную роль. — Вытягивает в трубочку сухие морщинистые губы. — Станете завучем. А то и директором? М-м-м? Почему бы нет. С таким-то любовником!

— Максим Аристархович просто подвез меня, — произношу с усилием, хотя зубы отстукивают нервную дрожь.

— Если бы он просто подвез вас, то высадил бы у ворот школы.

— Это все, что вы хотели мне сказать? — цежу зло.

— Да. Хотя нет. Еще то, что благодаря вам сегодня мой день стал значительно ярче. Жду не дождусь, когда одноклассники мальчиков узнают о ваших постельных приключениях. Представляю, какое веселье начнется!

Тварь.

Гори ты в аду, старая сучка.

Именно на словах о детях во мне возгорается огонь. Я не позволю этим стервятникам пройтись и по ним. Вот так внаглую сообщить об этом мне в лицо.

— Не беспокойтесь обо мне, Марта Леонидовна, — выдаю ей самую красивую свою улыбку и козыряю картами, которых у меня нет. — За меня есть кому постоять. А вот вы, — натурально поджимаю губы, — старая, дряхлая и никому не нужная. Очень одинокая, ведь оба ваших ребенка отказались общаться с вами. И ненавидящая все живое. Для вас, дорогая моя Марта Леонидовна, где-то там в аду уже греется котелок.

Отворачиваюсь от охреневшей англичанки и, больше не говоря никому ни слова, иду на свой урок.

Глава 44

Ульяна

Весь день я веду уроки в нервном напряжении.

Стараюсь успокоиться и мысленно разложить факты: да, меня видели выходящей из машины Никонова. И что? Это как-то говорит о том, что наши отношения перешли в горизонтальную плоскость? Подвез и подвез. У меня больше нет машины, теперь я пешеход. Мало ли, может, он увидел меня и решил подвезти.

А вышла раньше я, чтобы… купить воды или, например, сигарет. И не важно, что я не курю, да.

Хотя со всеми этими событиями только и осталось что закурить.

На