Пожилой Виктор Кожевников был единственным постоянным жителем станции «Речной вокзал». Дальше, за покрытой льдом Обью, в городе безраздельно правили твари. Но одиночество его на этом рубеже было весьма относительным, так как на станции постоянно дежурила группа внутренней безопасности общины тварелюбов.

Сами тварелюбы свою общину называли Архионом. А бойцы охраны именовались церберами. Они не ловили людей, для этого имелись охотники. Церберам полагалось защищать границы.

Однако за долгие годы установилось равновесие сил, и угроза нападения на Архион теперь была чисто гипотетической. Даже со стороны тварей давно не отмечалось случаев агрессии. Колония этих неведомым образом появившихся существ была довольно самодостаточной, и такого подспорья, как жертвоприношения, им, похоже, вполне хватало. Исключение составляли трутни, которые время от времени сбегали из колонии. Они были опасны для всех, кого встретят, и вели себя непредсказуемо, нарушая и четко отлаженное бытие самого мира тварей в западной части города, и хрупкий мир людей на восточном берегу. Но и трутни не так часто выбирались из своих нор, чтобы держать общины Новосибирска в постоянном напряжении. Церберы давно привыкли считать свою вахту по охране рубежа «Речной вокзал» лишь необходимой проформой. Они не докучали Кожевникову своим присутствием. Приходила новая смена, тварелюбы недолго беседовали с отшельником, расспрашивая о том, что произошло за последнее время и делясь новостями из «большого мира». Выпивали с ним «импортной» «Массандры» из Перекрестка Миров либо «отечественной» бормотухи, весьма уступающей по вкусу и «вставляющим» свойствам напитку из центральной общины. Затем разбредались по углам, пользуясь возможностью отоспаться вдали от начальственного ока, либо собирались в дальнем закутке технического помещения, чтобы поиграть в карты или домино или продолжить пьянку. Благо и сам Кожевников гнал самогон — не сказать, что приличный, но ввиду дороговизны «Массандры» тоже неплохо.

Помимо всего прочего, Кожевников соорудил здесь что-то вроде оранжерей, пытаясь выращивать для пропитания то, что может вегетировать в таких условиях. Ну и разводил крыс. Сам же их и коптил. А еще катал свечки из отработанного парафина. В данный момент именно канделябром с такими свечами, закрепленным на стене, и освещалось небольшое пространство вокруг старика.

Хозяин станции сидел в широком кресле у входа в свое жилище, сложенное из бревен и шлакоблоков прямо на платформе им же самим. Седой, с залысинами, которые скрывала серая военная ушанка, укутанный овечьей шкурой, как пледом, он дремал, держа в руках потрепанную книгу. Церберов видно не было, однако по остаткам трапезы на столе, стоящем метрах в четырех от кресла, и по пяти табуреткам было ясно, что здесь недавно имело место веселое застолье и его участники, скорее всего, теперь где-то отсыпаются.

Тор подошел к креслу и громко свистнул. Кожевников дернулся, выронил книгу и открыл глаза. Обозрел гостей, поморщился и растер руками в шерстяных беспалых перчатках небритое, опухшее лицо.

— В очко себе свистни, может, соловьем станешь. — Он вдруг ойкнул, обратив внимание на Сабрину. — Сяба, девочка, прости дурака старого. Не сразу тебя приметил.

— Да ничего. — Она скупо улыбнулась.

— Где церберы? — спросил Тор.

— Дрыхнут они. Два литровича выдули за милую душу. В подсобке завалились. Подальше, чтобы мне храпом и пердежом своим не докучать. — Он махнул рукой себе за спину и добавил: — Девочка, извини еще раз за грубость.

— Будить их надо, — нахмурился Масуд.

— А что такое? — Кожевников поднял книгу и потер глаза костяшками указательных пальцев.

— Непонятки в городе. Надо быть на постах.

— Да хрен ты их сейчас разбудишь, — проворчал Виктор. — А что за непонятки?

Вместо ответа Тор задал очередной вопрос:

— Давно они сменились?

Отшельник запустил руки под овечью шкуру, порылся там и извлек карманные часы. Открыл крышку и долго морщился, глядя на циферблат и говоря всем своим видом, что он изо всех сил напрягает не до конца пришедший в сознание головной мозг.

— Час сорок… Ага. Час и сорок минут назад.

— И какие новости принесли?

— Да никаких. — Кожевников пожал плечами, хлопнув крышкой и убрав часы. — А какие должны быть?

— Предъявы от Перекрестка Миров не было? — поинтересовался Масуд.

— А с чего бы этим овечкам нам предъявы кидать? — хмыкнул Виктор и только теперь удостоил своим вниманием Марину. — Девка оттуда?

— Оттуда. Вот о ней ничего не говорили? Посланец из центральной общины не приходил за нее хлопотать?

— Да с чего бы? — Кожевников развел руками. — Нет вроде.

— Вроде? Так ты не знаешь?

— Ну, церберы ничего такого не базлали. Если б что-то было, так сказали бы. Верно?

Тор тихо выругался и мотнул головой.

— Так, ладно, — сказал он, вздохнув. — Сабрина, покарауль добычу. Виктор, отведи нас к этим алкашам гребаным.

Кожевников, кряхтя, неохотно встал, небрежно кинул на кресло овечью шкуру, стряхнул со своей шинели какие-то крошки и махнул рукой.

— Ну, пошли.

Сабрина сжимала кожаный поводок и смотрела в гранитный пол станции, о чем-то думая. Мысли ее прервал скорый и тихий шепот:

— Сяба… Сабриночка… Ну пожалуйста…

Молодая охотница подняла взгляд на Марину. Та стояла рядом, прижимая дрожащие ладони к губам, и смотрела на нее широко раскрытыми глазами.

— Я тебя очень прошу. Сжалься…

Сабрина аккуратно стянула с головы пленницы капюшон и стала руками приводить в порядок ее растрепавшиеся волосы.

— Ты замерзла? — тихо спросила охотница.

— Да, — шепнула Марина.

— Идем. — Сабрина потянула за ошейник, но не сильно. Привлекла Марину к креслу и усадила. Опустилась на корточки перед девушкой и стянула с нее один валенок. Потрогала босую стопу. — Ой, да у тебя валенки мокрые и ножки совсем озябшие, — покачала она головой, затем обтерла побелевшую от холода ногу пленницы овчиной.

Марина недоуменно смотрела, как Сабрина снимает свой рюкзак, извлекает оттуда пару шерстяных носков.

— Не волнуйся, они чистые, — приговаривала Сабрина. — Это мои. Каждый охотник должен иметь при себе сменные вещи.

— Да… Спасибо… большое…

— Вот так. А теперь давай, девочка, ножки под себя, на кресло… Вот так, умничка. — Охотница заботливо укутала Марину в овечью шкуру. — Вот так.

Затем Сабрина привязала поводок позади Марины к ручке двери бревенчатой хижины и, поставив в углу алебарду — подальше от пленницы, — сложила ее валенки у печки-буржуйки, стоявшей на приличном расстоянии от пожароопасного жилища. Затем принялась наводить порядок на столе.

— Сейчас кушать будем. Ты голодная, наверное, совсем. Впрочем, как и я…