Жюстин метнулась в сторону. Ноги не слушались. Она с трудом могла удержать равновесие. Кто-то позвал её по имени. Она не обернулась, не остановилась. Она не знала, куда бежит. Просто бежала и всё, лишь бы подальше отсюда, подальше от людей, от стыда и растерянности. От свалившегося вдруг ей на голову чрезмерного внимания. Жюстин не знала, почему выбрала бегство на крышу. Даже не поняла, куда бежит, пока не оказалась под ясным солнечным небом.

Теперь закрыть дверь, прижаться к ней спиной. Дышать, дышать, дышать.

Жюстин выругалась, увидев, как мир снова начинает меняться. Выругалась как-то устало, нежели злобно.

— Ты что-то сказала? — спросил её Эдвард Ной с другой стороны туманной завесы. Он сидел на скамейке в комнате лишённой окон. Стены были серыми, словно из стали.

— Так ты всё-таки реален, — сказала Жюстин не столько мужчине из другого мира, сколько себе. Он не ответил. Не то не нашёл, что сказать, не то понял, что обращаются не к нему. — Меня зовут Жюстин. Жюстин Вальмонт… Кажется, ты хотел узнать моё имя…

— Да. Хотел… — голос мужчины звучал подавленно, безрадостно.

— Ты столько дней преследовал меня, а теперь не рад? — попыталась пошутить Жюстин, затем снова увидела серые стальные стены комнаты без окон. — Ты что, в тюрьме?

— В каком-то смысле, — на лице мужчины появилась безрадостная улыбка. Тревожная улыбка.

— Что случилось? — спросила его Жюстин.

— Собрание Комитета постановило изъять у меня способность видеть Просветы.

— Комитет — это орган власти в твоём мире?

— Да.

— А просветы… это…

— Это способность видеть твой мир.

— Так, значит, чтобы видеть меня, ты используешь какое-то приспособление?

— Нет.

— Тогда как…

— Это моя способность.

— Как дар?

— Да, как дар.

— Тогда почему ты в тюрьме?

— У нас давно научились извлекать из людей таланты и способности.

— Зачем?

— Чтобы потом путём голосования собрать угодную народу личность.

— А что случается с теми, у кого способности извлекают?

— Ничего.

— Значит, тебе нечего бояться?

— Нет, только после этого я больше не смогу видеть тебя.

— Думаю, это не так и плохо. По крайней мере, для меня.

— Для тебя ничего не изменится. Эта способность… она каким-то образом связывает людей из нашего мира с вами. Как телефонный номер, понимаешь? Так что, после того, как у меня заберут Просветы и проведут голосование, появится кто-то другой, собранный согласно большинству, и ты будешь видеть его.

— А если я откажусь?

— Ты не сможешь. Комитет не станет тебя слушать. К тому же, скоро, думаю, таких связей, как у нас, будет много.

— Тогда откажись ты.

— Для тебя это ничего не изменит. К тому же Комитет уже принял решение. Пересмотра не будет.

— Но… — Жюстин хотела ещё что-то сказать, сказать так много, но её прервал Хейнц.

Он вышел на крышу, осторожно прикрыв за собой дверь. Ной видел его неясным силуэтом, призраком чужого мира.

— Потрясающе, — сказал Хейнц, заворожённо разглядывая зависший над пустотой мир. Его голос глухим эхом долетел до Ноя — таким же призраком, как и его образ.

— Кто это? — спросил Ной Жюстин.

— Это… — она замялась, не зная, как назвать одного из правителей своего мира.

— Я друг, — помог ей Хейнц.

Это слово заставило её нахмуриться. «Друг». Никогда прежде она не смотрела на него под таким углом. Друг, с которым не нужно тревожиться. Друг, который может понять, дать совет. Друг, с которым не нужно притворяться. Нет… Жюстин решительно тряхнула головой. Писатель не может быть другом. Только не писатель. Может быть, пройдёт пара веков и у власти встанут инженеры или кто-то ещё, тогда писатели, возможно, и будут друзьями, но не сейчас.

— Это Вильям Хейнц, — сказала она Ною. — Он писатель. Он приехал на фабрику, чтобы написать о нас книгу.

— Писатель? — Ной тщетно пытался разглядеть лицо Хейнца. — Только писатель?

— Тебе этого мало?

— Я не знаю, у нас не собирают писателей. Это невыгодно.

— Что значит, собирают? — растерялся Хейнц. Он смотрел то на незнакомца из другого мира, то на Жюстин, требуя ответа. — У вас что, не рождаются талантливые люди? — Хейнц подождал, ожидая ответа, не зная, что его голос не сразу долетает до Ноя, затем перевёл взгляд на Жюстин. — Там что…

— Кажется, их учёные научились изымать подобные способности у людей, — неуверенно сказала она.

— Изымать? Но… — он замолчал, услышав далёкий голос Ноя.

— В нашем мире правят обычные люди. Мы собираем писателей и прочих выдающихся личностей на основе голосования. Выбираем то, что нам нужно на ближайшую пару лет. Так проще. Можно избавиться от негативных качеств кумира, оставив лишь то, что приемлемо.

— А что потом? — спросил Хейнц. — Что случается с кумиром, когда мода меняется? — он снова не получил ответа и требовательно уставился на Жюстин. — Что потом?

— Я не знаю, — она для верности пожала плечами. Хейнц выглядел озадаченным, встревоженным, и она чувствовала, как тревога передаётся ей.

— Что потом? — снова спросил Хейнц.

— Потом мы устраиваем новое голосование. Если результаты изменились не сильно, то кумира частично обнуляют, избавляя от ненужных качеств, и дополняют новыми. А если голосование показало, что он больше не нужен… — Ной на мгновение замялся. — Не знаю точно, но, кажется, там есть какая-то сложная система подсчёта востребованности, коэффициент тех, кто не принимал участия в голосовании…

— Так вы относитесь к своим кумирам, как к машинам? — спросил Хейнц, повернулся к Жюстин. — Они относятся к таким, как я, как к машинам. Представляешь? Словно мы и не люди, а модель репликатора, которая неизменно устаревает и отравляется в утиль. — Он увидел, как задрожала пелена, разделившая два мира. — Нет. Постой! — крикнул он Ною, словно тот мог что-то остановить. — Мне ещё… — Чужой мир исчез. — Мне ещё нужно спросить… — Хейнц растерянно подошёл к краю крыши, перегнулся через перила, словно исчезнувший мир мог рухнуть во внутренний двор фабрики.

— Вы в порядке? — осторожно спросила его Жюстин.

— Не знаю, а вы? — Хейнц обернулся. Его глаза горели азартом, как у ребёнка, но лицо было бледным.

— Думаете, у того человека действительно заберут способность видеть Просветы?

— Просветы?

— Так они называют слияние наших миров.

— Они знают об этом?