Писать о музыке – это все равно, что танцем описывать архитектуру, а писать о психоделиках и музыке, которая усиливает их действие, – занятие еще более абсурдное. Однако я вскоре поняла, какую архитектуру вызывает в воображении «Благодарный мертвец». Спирали и завитушки; причудливые купола; сложные черепичные узоры, как на наиболее почитаемых марокканских мечетях; фракталы, повторяющиеся рисунки разнообразных цветов, и все это поднимается ввысь, в бездонное звездное пространство. Все это пространство было заполнено звуком; дешевые бусы превращались в бесценные бриллиантовые колье; звук вселял жизнь в предметы – точно так же дети оживляют силой воображения свои игрушки. В такие моменты пропадало ощущение времени; в такие минуты я ощущала себя в раскаленном добела центре психоделического опыта, где чувства выражаются не словами, а какими-то сверхъестественными чувствами.

Ритм и риффы сплетали причудливые узоры из темных провалов в ночном небе. Это было проникновение в утопию, где все были родными, где не было одиноких и покинутых. Это было устремление к высочайшему, к божественному. Если тебя отвергали или не понимали, то ты мог обозвать все это невнятным наркотическим бормотанием; но если тебя принимали, то это действо возвращало тебя домой, к твоему народу.

Я воспринимала эти психоделические путешествия всем своим нутром, а не разумом. Если ты видишь, насколько глубоко могут наркотики изменить твой взгляд на вещи, то становится почти невозможным понять, что взгляды других людей могут не быть такими же разнообразными. Именно таким путем, наверное, наркотики помогают испытать истинное сопереживание, истинную эмпатию. С помощью психоделиков я научилась по-новому смотреть на мир.

Благодаря тому, что галлюциногены так очевидно искажали мой взгляд на мир, я вскоре поняла, что это всего лишь один и при этом ограниченный сильнодействующей субстанцией взгляд, сформированный наркотиком и окружавшей меня толпой. Это можно было изменить! Кто мы такие, если всего несколько жалких молекул могут настолько сильно изменить наши чувства и бытие? Что все это означает для сознания и материи? Эти идеи скорее воодушевляли меня, чем вредили моему разуму и чувствам.

В самом деле, пережитый тогда опыт помог мне отказаться от «фиксированного» мировоззрения, породившего мои социальные проблемы, сделавшего их неискоренимыми, а мой характер – неизменно плохим. Я начала чувствовать себя частью чего-то неизмеримо более великого, перестала чувствовать себя одинокой и перестала быть эгоцентричной. Эти психоделические путешествия будили во мне смутные воспоминания о той восторженности, какую я испытывала, будучи маленьким ребенком. Все вещи вокруг становились чудесными, поразительными, внушающими трепет – они были прекрасны, но в то же время издавали грохочущие звуки и угрожающе нависали над головой. Мне хотелось порядка и предсказуемости, я нуждалась в каком-то способе отбора данных, в способе придания смысла окружающему миру, чтобы защититься от его острых углов и грязного беспорядка. Сначала я нашла такой способ в дружбе с Эми и в психоделической философии, духовности и поисках единения вокруг Благодарных Мертвецов. Но долго удержаться в этом положении я не смогла.

Многие подростки начинают принимать наркотики для того, чтобы заявить о своей независимости и проявить непокорность. Очень часто наркотики принимают (за их символическую значимость) как знак освобождения от родительской опеки. Но это был не мой случай: как это ни странно, но употребление кислоты позволило мне понять, что нет ничего ужасного и болезненного в том, чтобы позвонить домой и сказать папе и маме, где я, если они меня об этом спросят, или помыть дома посуду, нисколько не возмущаясь по этому поводу. Я могла отдать свой долг родителям, не испытывая никакого унижения.

В отличие от подростков, которые жаждут восстать, я, наоборот, стала более покладистой, когда начала принимать сильнодействующие средства. Психоделические субстанции и марихуана помогли мне понять, что все отношения являются взаимными, чего прежде я не понимала. Эти средства показали мне, как важно быть добрым, и кем ты становишься, зависит не только от врожденных предрасположенностей, но и от дел, которые ты делаешь. Есть, конечно, и другие способы понять это, но я пришла к такому пониманию через психоделики. Культуры, где исторически подобные средства использовали в священных церемониях инициации, возможно, обладали реальной мудростью, нами полностью утраченной.

К несчастью, из своих психоделических опытов я сделала несколько неверных выводов. Я узнала, какими мощными могут быть стимулирующие средства, но я не осознала их потенциальный вред. Я поняла, насколько преувеличенной является антинаркотическая пропаганда, но не поняла истинную меру риска. Кроме того, я поняла, что субстанции стали превосходным способом решения моих социальных проблем. Все это очень скоро сделало меня уязвимой в отношении наркотиков, которые я с самого начала – и совершенно справедливо – отметила для себя как опасные и вызывающие зависимость.

Я сидела на краю кровати в обшарпанном и до крайности непрезентабельном номере Джерри Гарсиа, когда он предложил мне попробовать понюшку кокаина. Это происходило в 1982 году; мне было семнадцать лет. Сам Джерри сидел в кресле, на расстоянии вытянутой руки от меня. На бородатом лице застыла его фирменная загадочная улыбка. Эта улыбка была давно мне знакома – я уже не раз видела ее, правда, с куда большего расстояния, когда Джерри играл в Колизее, вгоняя слушателей в эйфорию. На нем была его знаменитая темная футболка с нагрудным карманом.

До того дня я воздерживалась от кокаина, разделяя предубеждение хиппи против «белых порошков» и ограничиваясь марихуаной и психоделиками, потому что эти штуки не приводят к потере личности. Как я убедилась на собственном печальном опыте, употребление грибов или кислоты не улучшает подавленное настроение, но лишь усиливает тревожность и подавленность. Если бы я удержалась и продолжала следовать правилу «никаких игл и белых порошков», то вся моя жизнь сложилась бы по-иному. Но даже сами великие Мертвецы не смогли устоять против этого искушения.

– У кокаина очень странная, почти сверхъестественная карма, – немного в нос произнес Гарсия; его выговор не вязался с мощной медвежьей фигурой. Я кивнула и носом вдохнула кокаин. Теперь часть этой кармы перейдет и ко мне.

До этого я принимала кокаин только один раз, и было это всего за несколько часов до того, как я пришла в номер Джерри, – в номере одного из его сотрудников. Подобно психоделикам и марихуане, кокаин оказал на меня возбуждающее, радостное воздействие. Но, в отличие от всех прочих средств, кокаин сделал все окружающие вещи более четкими, почти хрустальными и более реальными. Это может показаться странным, что любое психотропное лекарство способно влиять на ощущение реальности, но если подумать, то можно понять, что в мозгу, должно быть, есть какие-то биохимические механизмы, помогающие осознать разницу между грезой и реальностью, между фантазией и фактом. Кокаин – одна из многих субстанций, которая может нарушить восприятие реальности и менять представление о ней в любом направлении.