На кокаине я ощутила приятное чувство превосходства, ощутила себя сильной и до неприличия желанной. Это было ощущение абсолютной интеллектуальной ясности, изощренности и силы, а не ребяческой смешливости, которая возникает после курения марихуаны. У меня участился пульс, мне показалось, что все вокруг убыстрилось и стало более волнующим. Если кислота заставляет чувствовать себя человеком, которому доступны все философские тайны, то кокаин внушает уверенность в способности покорить мир.

Мой друг Этан и его знакомые входили в узкий круг друзей Мертвецов. Именно через Этана я смогла пройти за кулисы во время ночного концерта, а потом провела несколько часов в обществе своего идола. С Этаном я познакомилась в междугороднем автобусе, когда ехала в Нью-Йорк повидаться с Эми и поработать над своим проектом. Я села рядом с ним, потому что он сразу мне понравился, и мы незаметно разговорились о Мертвецах.

Нет ничего удивительного в том, что вдыхание кокаина в компании Джерри привело меня в полный экстаз. Пребывание даже в течение нескольких минут с идолом, на которого готова молиться, уже способно привести в состояние транса любую поклонницу Мертвецов. Возможность же провести в его обществе несколько часов, обсуждая этимологию и буддистские ассоциации моего имени, было настоящим благословением. Как поют Мертвецы, я ощутила «головокружение от возможностей». Многие утверждают, что ни один прием наркотика не может сравниться с первым. Но мой первый кокаиновый опыт был особенно несравненным, несмотря на то что за ним не последовало ничего, кроме нескольких часов оживленного, подстегнутого белым порошком, ночного разговора.

Что же произошло с биохимией моего мозга после того, как я понюхала кокаин? Учитывая, что я принадлежу к тому меньшинству, которое оказалось пойманным на крючок зависимости, мне стало интересно понять, что же произошло со мной такого, чего не случилось с другими? Для того чтобы понять, как обучение влияет на зависимость, самое главное – это посмотреть на то, как восприимчивый мозг реагирует на субстанцию в ситуации, способствующей формированию зависимости. В этих рассуждениях не обойтись без допамина, ставшего синонимом слова «удовольствие». Это вещество часто описывают как корень наркотической зависимости.

Допамин – это нейротрансмиттер, природа и функции которого пока недостаточно изучены. Допамин вырабатывается и накапливается приблизительно в одном миллионе нейронов – это ничтожная доля среди восьмидесяти шести миллиардов нервных клеток головного мозга, но влияние допамина несопоставимо с его количеством. В научно-популярной литературе допамин описывается как вещество «удовольствия» или «вознаграждения», как вещество, которое способствует попаданию на крючок зависимости и запускает непреодолимую потребность в искусственно получаемом удовольствии. Однако отношение к допамину только как к средству, которым мозг пользуется для получения удовольствия, есть недопустимое упрощение и извращение подлинной роли допамина в деятельности головного мозга. Если бы мозг и в самом деле был так просто устроен, что мог бы пользоваться одним-единственным нейротрансмиттером для осуществления одной, вполне определенной, психологической функции, то его сложности не хватило бы на способность задавать подобные вопросы.

Реальное взаимоотношение между допамином, удовольствием, желаниями и памятью показывает, каким образом обучение формирует зависимость, и объясняет, почему зависимость – это нарушение обучения. Для того чтобы понять этот процесс, надо разобраться в том, как мозг понимает удовольствие и какое отношение имеет к этому допамин. История допамина началась в пятидесятые годы, в Канаде. Джеймс Олдс был докторантом у нейрофизиолога Питера Милнера в Монреальском университете МакГилла. В 1954 году Милнер и Олдс открыли в мозге структуру, которая вскоре получила название «центра удовольствия».

Эти ученые обнаружили, что если ввести электрод в область мозга, известную под названием прилежащего ядра, и пропустить через него электрический ток, то подопытная крыса получит такое удовольствие, что начнет раз за разом нажимать на педаль, чтобы снова и снова получать это удовольствие, – до двух тысяч раз в час. Во время нейрохирургических операций, выполняемых больным эпилепсией, исследователи раздражали аналогичную область, и пациенты говорили, что испытывают в этот момент душевный подъем и неподдельную радость. Психиатр Эрик Холландер наблюдал пациентов, получавших аналогичную стимуляцию в ходе более современных хирургических вмешательств по поводу тяжелого ОКС. Холландер говорит: «Все они внезапно испытали ощущение небывалого душевного подъема. У них исчезают всякие следы тревоги. Они хотят действовать. Это настоящая психостимуляция». Действительно, если больным вживляют электроды, по ошибке попавшие концом в область прилежащего ядра, то они (больные) начинают вести себя, как люди, страдающие зависимостями. Они принимаются нажимать кнопку включения по много раз в час, забывая о правилах гигиены, личной жизни и правилах поведения.

В конце семидесятых годов канадский нейрофизиолог Рой Уайз и его коллеги показали, что нейротрансмиттером, отвечающим за ощущения, возникающие при стимуляции этой области, является допамин. Уайз первым предложил теорию, связывающую допамин с болезненными пристрастиями к химическим веществам. Он предположил, что допамин, выделяющийся на окончаниях нейронов прилежащего ядра, является валютой удовольствия, химическим эквивалентом блаженства.

Гипотеза Уайза была основана на опытах с крысами. Руководимая им группа ученых обнаружила, что обычно крысы начинают требовать инъекций кокаина или амфетамина, но перестают впадать в наркотическую зависимость от них, если одновременно вводить грызунам высокие дозы антипсихотических лекарств, которые блокируют рецепторы к допамину. Ощущения, возникающие у людей на фоне приема антипсихотических препаратов, также позволяют предположить, что эти лекарства подавляют ощущение удовольствия; известными побочными эффектами являются апатия и безразличие.

Однако проведенные после этого исследования несколько осложнили столь простую интерпретацию действия допамина как нейротрансмиттера удовольствия. Во-первых, некоторые допаминергические нейроны, расположенные в так называемом центре удовольствия, реагируют разрядами на наказание и неприятные ощущения, а не на вознаграждение. Это не имело бы никакого смысла, если бы эта область отвечала только за удовольствия. Во-вторых, многие допаминергические нейроны головного мозга участвуют в контроле движений, а не эмоций, и расположены не в той области, которая регистрирует удовольствия. Именно поэтому болезнь Паркинсона, поражающая допаминергические клетки, проявляется главным образом двигательными расстройствами, а назначение блокирующих допаминовые рецепторы нейролептиков при психиатрических расстройствах вызывает симптоматику, похожую на двигательные проявления болезни Паркинсона.

Удивительно, но, несмотря на такие анатомические несовпадения, понимание роли допамина в генезе болезни Паркинсона может пролить свет и на его роль в развитии зависимостей. Для начала надо заметить, что симптоматика болезни Паркинсона не ограничивается тремором, мышечной ригидностью и нарушениями походки. Для болезни Паркинсона характерны также психологические и эмоциональные эффекты: депрессия, отсутствие способности получать удовольствие и радость и подавление мотиваций – все это прискорбные симптомы паркинсонизма. Поражается вся допаминергическая система.