Наконец 9 августа к Ирбенскому проливу подошел целый немецкий флот в составе броненосцев, крейсеров, миноносцев и тральщиков, всего не менее 50 вымпелов, и приступил к тралению. Когда тральщики начали приближаться, то к позиции подошла «Слава» и открыла огонь, но ее снаряды не долетали. Ей сейчас же начали отвечать два немецких корабля типа «Дейчланд», и их снаряды начали великолепно ложиться около нее.

Чтобы помочь горю, дали ей крен в пять градусов, но из-за этого она могла стрелять только одним бортом, и броня этого борта, выйдя из воды, обнажила для неприятельского огня существенные части корабля, при нормальной осадке прикрытые водой. После часового боя «Слава» получила семь попаданий и должна была удалиться, чтобы не быть потопленной. С наступлением вечера траление прекратилось, и неприятель отошел на ночь. Видимо, он встретил большие препятствия, чем ожидал, потому что наша связь перехватила его донесение о том, что он встретил сильное сопротивление, а также потому, что вторая попытка форсирования залива совершилась только 18 августа. Вероятно, нужно было сделать новые приготовления и организовать новые средства.

Мы воспользовались передышкой, чтобы вновь закидать минами протраленные места, причем были проложены так называемые вахтенные мины, о существовании которых неприятель еще не знал. Это приспособление состояло в том, что вытраленная мина заменялась новой, которая автоматически поднималась со дна моря и становилась на место старой.

18 августа с раннего утра неприятель в больших силах начал свою работу. Колонна состояла не менее как из 25–30 тральщиков, шедших фронтом около одной мили шириной, далее следовали миноносцы, крейсера и, наконец, линейные корабли. Около полудня голова колонны настолько приблизилась, что стоило было подошедшей «Славе» открыть огонь, но в ответ посыпался целый град снарядов с дредноута, который в этот раз оказался в составе колонны. Засыпанная снарядами, «Слава» должна была быстро отступить, и работа неприятеля продолжалась беспрепятственно. К ночи неприятель прошел уже значительную часть пути и на другой день возобновил свои действия. Два неприятельских миноносца, однако, успели прорваться в залив и имели перестрелку с нашими сторожевыми миноносцами, но противники в ночной темноте быстро потеряли друг друга. На рассвете 19 августа их заметил вступивший в дозор «Новик» и немедленно открыл по ним огонь.

Неприятель, имевший превосходство в силах, принял бой, который продолжался всего 17 минут. Один миноносец должен был, чтобы не потонуть, выброситься на берег, а другой с тяжелыми повреждениями и большими потерями с трудом добрался до Виндавы, где и получил первую помощь.

Это дело было хоть и маленького масштаба, тем не менее делает большую честь личному составу «Новика». Будучи в полтора раза слабее своих противников (четыре орудия 4-дюймового калибра против шести таких же), он в короткий срок вывел из строя обоих, и можно сказать, что его командир капитан 2-го ранга Беренс[162] и артиллерийский офицер лейтенант Федотов[163] вполне по праву заслужили полученные ими Георгиевские кресты.

К вечеру 19 августа неприятель закончил свои работы и 20-го числа вошел в залив. Наши суда отошли к Моонзунду, чтобы, действуя во фланг и тыл немцам, ведущим операции против России, по возможности отравлять им существование.

В ночь на 21-е наши маленькие канонерские лодки «Сивуч» и «Кореец», стоявшие в устье Двины, по чьему-то распоряжению были также отправлены в Моонзунд и встретились с немецким крейсером «Аугсбург» и двумя миноносцами. «Кореец» успел скрыться в темноте, а «Сивуч» был окружен и после жестокого боя потоплен неприятелем. «Кореец», идя к Моонзунду, потерял свое место и сел на мель, но ему удалось сняться своими средствами, и он укрылся в небольшой бухте вблизи Пернова.

На другой день неприятель бомбардировал Пернов и командир «Корейца», видя приближавшиеся дымы, затопил свое судно, свезя команду на берег. Это оказалось совершенно ненужным, так как неприятель его не заметил, и вообще вся эта история с канонерскими лодками носила бестолковый характер. Это были слабенькие тихоходные суда, но все же неприятно терять и такие, раз они не выполнили своего боевого назначения.

21 августа неприятель неожиданно для нас покинул Рижский залив. Как потом оказалось, неприятель потерял на минах семь тральщиков, три миноносца и один легкий крейсер, и, кроме того, оказались подорванными дредноут «Мольтке» английской подводной лодкой Е1, легкий крейсер нашей подводной лодкой «Акула» и еще один легкий крейсер на минах. Наши вахтенные мины, видимо, смутили и привели в унынье немцев, не могших понять, каким образом хорошо протраленные пространства снова оказываются минированными. Мы потеряли только «Сивуча» и «Корейца», как оказалось, из-за неуместной пунктуальности командира Рижского порта, исполнившего распоряжение штаба флота, когда его уже нельзя исполнять.

Другая конфузная история произошла в Пернове. Туда явились 20 августа два легких крейсера и несколько миноносцев, обстреляли порт и неизвестно с какой целью затопили при входе три парохода с камнями, после чего благополучно ушли. Это незначительное происшествие было раздуто местным комендантом в грандиозную высадку десанта и бой с ним, что повлекло сплошную посадку гвардии в вагоны для выручки угрожаемого Петрограда, по счастью отмененную после извещения об уходе немцев из залива.

К сожалению, подобные реляции были у нас в армии частым явлением и, кажется, виновник вышеописанной нисколько не пострадал.

Вскоре после этих событий я ездил в Ревель для согласования некоторых вопросов в Балтийском и Черноморском флотах. Я был у адмирала Канина на «Кречете» и у него обедал. Он рассказывал о событиях в Рижском заливе и был очень доволен действиями минной дивизии. Вопросом о подводных лодках он не очень беспокоился и находил, что при большом ходе и надлежащей охране подводные лодки не страшны.