Под номером телефона было написано: «Аполлония Максимовна Линникова».

— Линникова! — вскрикнула Надя. — Она работала в АКИПе! Иван Петрович сказал. Значит, она все-таки не пропала! В действительности-то не Линникова пропала, а ее книга! А Канин думает, что наоборот!

Парамахин пододвинул свой стул к Надиному, уселся рядом и посмотрел на нее вопросительно. Надя передала свой разговор с Каниным.

— Оля Линникова, это я точно запомнила.

— Оля? Старуху зовут Аполлония.

— Бывает, что люди стесняются своих вычурных имен и заменяют их обычными.

— Иван Петрович назвал Линникову девушкой? Если Аполлонии сейчас восемьдесят два, то в сорок девятом году ей было сорок девять.

— Тогда Оля должна быть ее дочерью, — растерянно проговорила Надя. — Что же получается? Мать безвозмездно передает АКИПу рукопись в 1938 году, а одиннадцать лет спустя ее дочь устраивается сюда на работу и… Постойте, как же так?! Неужели «Откровение» подменено в сорок девятом году и это обнаруживается только сейчас, в восемьдесят втором?! Уму непостижимо.

Парамахин отвел от Нади взгляд и направил его вдаль.

— Я ничего не понимаю, — призналась ему Надя без всякой уверенности, что он ее по-прежнему слышит. — Дочь выносит рукопись из АКИПа, возвращает ее матери и пропадает, а мать ставит украденную книгу в шкаф на всеобщее обозрение. Я совершенно ничего не понимаю!

— Вот и разберись! — мягко сказал Парамахин и положил руку ей на колено.

Шкаф Надя увидела сразу, когда вошла в комнату Линниковой. Проходя мимо него к столу, она бросила через стекло взгляд на верхнюю полку. Крайней справа на ней стояла книга в белой обложке, на корешке — латинские буквы «Или „Откровение“ стоит слева?» — засомневалась Надя, когда миновала шкаф. В левый угол она и не посмотрела.

Аполлония Максимовна указала ученице на стул и села за стол сама. Их первый урок начался. Шкаф остался у Нади за спиной. «Я же говорила, что старуха уберет рукопись!» — сказала она Парамахину, присутствовавшему в ее мыслях. «Посмотри еще разок и хорошенько!» — посоветовал он ей. Такие диалоги происходили в ее голове постоянно.

Надя отвечала на вопросы учительницы, а сама соображала, каким образом можно будет прямо сейчас еще раз посмотреть на книги в шкафу. Надо было найти повод пройтись по комнате. «Схожу в туалет», — нашлась она. Однако в следующую минуту ей предоставилась другая возможность разглядеть шкаф, и еще более удобная. Аполлонию вызвали к телефону, находившемуся в общем коридоре, и в отсутствие учительницы Надя беспрепятственно занялась изучением ее библиотеки. Ни на одной из полок «Откровения огня» не оказалось.

«Я же говорила! Говорила!» — повторяла Надя Парамахину. Она стала выдвигать один за одним ящики комода. После того как и они были проверены, библиотекарша оглядела комнату. Голос Аполлонии по-прежнему раздавался из коридора. Надя метнулась к тумбочке у самой двери, заглянула в нее: лекарства, старые чеки, бумажки и подобная дребедень. У окна стояла еще одна тумбочка — и в ней книги в кожаном переплете не обнаружилось.

— «Откровение огня» опять пропало! — рассказывала Надя Парамахину на следующий день о самовольном обыске у Аполлонии. — И опять бесследно. Я не успела посмотреть только под кроватью.

— Вот там оно и лежит! — саркастически заметил заведующий. Они сидели в его машине, припаркованной на безопасном расстоянии от АКИПа. Парамахин счел частые хождения Нади к нему в кабинет вызывающими подозрение и назначил ей встречу после первого урока у Аполлонии здесь.

— Завтра я опять иду к Линниковой. Если она и в этот раз выйдет из комнаты, я загляну под кровать. Постойте, у меня идея. Знаете, как это делают в фильмах? Позвоните ей, когда я у нее буду, и подержите ее пару минут у телефона, ладно?

Парамахин скользнул по ней взглядом.

— Знаете, как это делают в фильмах? — повторил он за ней и рассмеялся. — Ах, Надя-Надя, книгу, стоящую на полке, можно взять в руки, открыть, указать на штамп АКИПа и потребовать вернуть ее нам обратно. О книге, спрятанной под кроватью, разговора быть не может.

— А он и не нужен. Если «Откровение огня» и правда там, я возьму его и положу себе в сумку. А что? Оно же наше. Неужели допустить, чтобы редкая рукопись лежала под кроватью у чокнутой старухи? И чтобы вас из-за нее уволили?

Парамахин засмеялся.

— Никто меня не уволит, о чем ты? Ну и темперамент у тебя! — Он коснулся пряди, падавшей ей на щеку, отвел ее назад. — Тебе идут распущенные волосы. Они меняют твое лицо.

Парамахин и Надя договорились о новой встрече через день, на том же месте. Было решено продолжать с уроками, пока не выяснится, находится ли «Откровение» у его прежней хозяйки или нет.

И на шестой урок Надя опоздала. Дожидаясь, когда Аполлония Максимовна откроет дверь, она мысленно проигрывала предстоявшее объяснение. Старуха требовала абсолютную пунктуальность. Она и слышать не хотела, что обладать таким качеством в Москве невозможно. Если транспорт работает плохо, в метро на эскалаторы — очереди и невозможно пройти мимо уличного лотка, где по случаю торгуют растворимым кофе, надо отправляться на урок на пятнадцать минут раньше обычного. «На те пятнадцать минут, на которые вы всегда опаздываете!»

Из-за опозданий в отношениях ученицы и учительницы нагнеталось напряжение. Как Надя ни старалась, ей всегда что-то мешало прийти на урок вовремя. Она безошибочно спрягала все больше глаголов, но по-настоящему расположить к себе свою учительницу ей не удавалось, а без этого трудно было вызвать старуху на разговор о далеком от Франции предмете — кенергийском манускрипте. Если он и правда находился у Линниковой, возвращение рукописи в АКИП становилось вопросом времени. Его продолжительность зависела от того, насколько легко Аполлония решит расстаться с книгой. В том, что она на это в конце концов пойдет, Надя не сомневалась: старухе были нужны деньги, потому она и давала уроки.

Наде не раз приходилось слышать от своей учительницы, что каждое их занятие может оказаться последним. Аполлония Максимовна говорила это к тому, чтобы ученица больше дорожила уроками. Однако в ее заявлениях о близком конце звучало что-то еще, помимо старческого ожидания смерти. Однажды это выяснилось: Линникову мучила мысль, что еще немного — и она окажется прикованной к постели, а платить за уход ей будет нечем. Этот страх объяснял появление ее интереса к преподавательской деятельности на склоне лет. Учительница собирала деньги для нянечек в больнице или приходящей домработницы — в зависимости от того, где ей предстоит доживать свои дни. Близких у Аполлонии Максимовны не было, чьей-то помощи ей ожидать не приходилось.

Расчет у Парамахина и Нади был такой: если Линникову навести на мысль, что продажа рукописи сразу избавит ее от забот о деньгах, она за нее ухватится. Надя ждала удобного случая, чтобы рассказать о некоем знакомом собирателе древнерусских книг, который не постоит за ценой, если заинтересуется фолиантом. Этим «библиоманом» уже согласился стать приятель Парамахина. При посещении Линниковой он должен был установить, что ее книга принадлежит АКИПу, возмущенно прервать переговоры и забрать краденую рукопись, чтобы вернуть ее архиву.