А затем я услышал нечто. Неразборчивую передачу сообщения. Голос звучал приглушенно, почти как шепот. Первую часть сообщения я не расслышал, только последнюю.

– [Неразборчиво]… Прием.

Кто бы это ни был, он пытался вызвать кого-то на связь.

Я плотнее прижал телефонный наушник к голове и напряг слух. Голос звучал не по интеркому, а по радио. Я проверил частоту. Она соответствовала аварийной частоте, используемой при проведении боевых поисково-спасательных операций. Наши средства радиосвязи были никудышными, позволяя поддерживать связь только с тем, кто находился не далее 8 километров от беспилотника, то есть Управление воздушного движения авиации морской пехоты не могло бы меня услышать, даже если бы работало на этой частоте. Я посмотрел на часы. Было пять минут «после часа» — стандартное время передачи сигнала бедствия. Значит, кто-то действительно просит о помощи по аварийной радиостанции.

Сигнал бедствия повторился, снова искаженный помехами. Я сумел разобрать только «прием». Тем не менее было понятно, что голос принадлежит мужчине, говорившему шепотом.

— Всем молчать! — крикнул я в микрофон. — Кажется, я что-то слышу.

Кэти и координатор разведки умолкли. Атмосфера внутри станции наземного управления тотчас изменилась. Мне показалось, что я услышал позывной говорившего, но я не был уверен. Была не была, решил я и переключил радиостанцию в режим передачи.

— Вызывает Молния, повторите.

Ничего.

— Вызывает Молния, повторите.

Тишина.

Либо он нас не слышал, либо не мог ответить, не услышав от нас пароля.

— Вызывает Молния, — произнес я. — Держитесь. Мы триангулируем ваше местоположение. Наши уже в пути. Наши уже в пути.

С моей стороны это было грубым нарушением радиодисциплины, которое полностью противоречило правилам коммуникации при проведении БПСО. Впрочем, меня это не волновало. Спецназовец, при условии, что он нас слышит, должен был знать, что мы спешим к нему на помощь.

На карту на экране системы слежения я нанес отметку, указывающую точку, в которой мы перехватили радиосигнал. Я не мог поручиться, что услышал бойца из 5-го отряда, однако никто другой не должен был занимать эту частоту и никто другой не стал бы шептать. Я вычислил координаты и передал их в Объединенный центр спасения военнослужащих.

Остальную часть нашего дежурства мы напряженно вслушивались в радиоэфир, кружа над одним и тем же местом в надежде принять еще одну радиопередачу. Нам требовалось больше сеансов связи, чтобы триангулировать его местоположение. Спустя час мое участие в операции подошло к концу. Пришел новый экипаж, получил полетные инструкции и принял управление беспилотником.

Когда я вошел в оперативный пункт, никто не выражал особого воодушевления. Парней по-прежнему искали и в воздухе висело напряжение. Я знал, что они и дальше будут продолжать поиски. 5-й отряд СпН все еще оставался на вражеской территории. Я покинул оперативный пункт и направился к своей машине. Вставало солнце, и большая часть Лас-Вегаса приходила в себя с похмелья после субботней ночи. Я чувствовал себя примерно так же, хотя и по иной причине. Мне очень хотелось отыскать отряд спецназа, но я потерпел неудачу.

Возвращаясь в город, я чувствовал себя так, словно груз ответственности за исход операции всей тяжестью давит мне на грудь. Ощущение было еще хуже стресса, который испытываешь после выстрела. Мы сделали все от нас зависящее, чтобы найти солдат, и большего сделать не могли, однако я продолжал терзаться.

Оставшуюся часть недели я прочесывал новостные сайты и донимал сотрудников отдела разведки звонками, чтобы получить от них какую-то новую информацию о пропавших. В моем сознании операция оставалась незавершенной. В конечном итоге рейнджеры Армии США спасли Маркуса Латтрелла, единственного выжившего из четверки бойцов. Он укрылся в деревне всего в трех километрах от того места, где мы перехватили сигнал бедствия. Пока Латтрелла не нашли рейнджеры, от талибов его прятало местное племя пуштунов.

Мы были горды тем, что оказались единственными, кому в тот день удалось добраться до района цели. Уникальные качества «Хищника» проявились как нельзя лучше. ВВС никогда бы не стали подвергать риску пилота в тех погодных условиях, да еще с учетом угрозы со стороны «Талибана». И даже несмотря на то что мы потеряли два беспилотника, благодаря моему аппарату удалось получить первые изображения с места катастрофы вертолета и, возможно, подтвердить местоположение Латтрелла с помощью его радиопередачи. Без этой информации спасательная операция началась бы намного позже.

Для меня операция завершилась, лишь когда Латтрелл посетил нашу эскадрилью в период написания своей книги «Единственный выживший». Мы справились.

Кустарник, покрывающий горные склоны в восточном Афганистане, заполнил собой весь HUD-дисплей.

Мы шли по следу одного из предполагаемых курьеров Осамы бен Ладена. Сегодня мы просто наблюдали, фиксируя перемещения связного и составляя схему его жизни. Конечная цель нашего задания была все та же — найти и уничтожить Осаму бен Ладена. Курьер мог стать ключом к успеху.

Его след привел нас к окрестностям Хоста, мрачного места с бетонными административными зданиями советской эпохи, улицами, заваленными мусором, и лишь несколькими асфальтовыми дорогами. В одноименной провинции располагалась одна из террористических баз, на которой проходили подготовку угонщики самолетов, протаранившие Всемирный торговый центр и здание Пентагона.

Пока мы летели, я проводил имитацию ракетных выстрелов. Нам рекомендовали не тратить попусту ни минуты свободного времени в полетах. Совершая долгие перелеты через всю страну, мы должны были упражняться в стрельбе, выбирая на земле какой-нибудь объект и имитируя по нему удар. Эти тренировки мало чем отличались от тех, которые я проводил с Хреном двумя годами ранее, когда только заступил на службу. По пути следования мы выбирали произвольную точку, вроде того старого форта неподалеку от нашей прежней базы, и выполняли ряд процедур, предваряющих выстрел. Мы не могли тренироваться во внеслужебное время, так как считалось, что мы развернуты на театре военных действий, то есть можем проводить только боевые операции.

Солдаты даже в зонах боевых действий регулярно посещают стрельбища.

Только не мы.

У нас просто не было на это времени. Например, в большинстве случаев я по восемь часов дежурил в качестве пилота, а после еще четыре часа выполнял дополнительные обязанности. Поэтому, чтобы как-то компенсировать недостаток тренировок, пилоты 17-й эскадрильи в каждом полете практиковали запуски ракет «Хеллфайр». Экипажи 15-й даже такой возможности не имели, поскольку их зоны наблюдения в основном располагались неподалеку от авиабазы.

Программа БПЛА расширялась быстрее, чем ВВС успевали готовить пилотов. Пилоты таких истребителей, как «F-16», имеют за плечами сотни часов учебно-тренировочных полетов в тылу, до того как их отправляют на боевое задание. Так, молодой летчик ведомого самолета по меньшей мере шесть месяцев проводит в режиме первоначального обучения, прежде чем рассматривается вопрос о его пригодности к службе. Затем вся эскадрилья переходит к практическим занятиям по боевой подготовке, которые заканчиваются масштабными учениями «Красный флаг» на авиабазе Неллис, где курсанты тренируются совместно с другими родами войск, отрабатывая технику выполнения именно тех задач, которые им предстоит решать за рубежом.